Том 1

— Новые артельщики тебя к себе прочат...

— Чего? — опешил Василий.

— Егор Рукавишников так и говорит: «Душа из меня вон, если я Барсука не сагитирую в колхоз войти!» Как же иначе! Лошадь у тебя добрая, сбруя справная, семян в достатке, сам чертоломишь за троих. Да ты для них клад бесценный!

Василию стало жарко. Он сорвал с головы лохматую баранью шапку и с размаху вытер ею взмокшее лицо.

— Что, брат, припекло? — ухмыльнулся Хорьков. — Истинную правду говорю... Вот хоть любого артельщика спроси.

Отмахнувшись, Василий толкнул дверь и нос к носу столкнулся с Аграфеной. В читальне засмеялись: вот и артельщица легка на помине!

Подойдя к Нюшке, Аграфена вполголоса спросила, скоро ли дочь вернется домой. Ей надо ехать в Заречье на собрание, а дома никого нет.

— Ступай, если надо, — шепнул Степа Нюшке. — Я и один подежурю.

Мужики обступили Аграфену.

Посмеиваясь и лукаво переглядываясь, они принялись расспрашивать ее, как поживает молодой колхоз, правда ли, что члены артели скоро сведут вместе всех коров, поросят и кур, а сами поселятся в одном доме, будут есть из общей чашки и даже спать на общей кровати. По слухам, в артели уже шьют стометровое одеяло и набивают соломой такой же матрац.

— А вы уши-то настежь держите— еще не то услышите! — нахмурилась Аграфена. — Шептунов на ваш век хватит...

— Ладно! Одеяло там, матрац — это дело десятое, — заговорил Василий, остановившись у двери. — Ты, Аграфена, лучше о деле скажи... Тринадцать хозяйств в вашей артели, а лошадей четыре штуки, да и те от ветра качаются. Вот и скажи: на чем весной пахать будете? Сами, что ли, в плуг впряжетесь? Егор, скажем, коренником, ты — в пристяжных...

— Не в чужой стороне живем, — помолчав, ответила Аграфена. — Раз власти к хорошему нас зовут, без подмоги не оставят...

— Вот как! — раздраженно перебил ее Василий. — Собрались Тюха, Матюха да Колупай с братом и опять думаете на дармовщинку прожить! Власть даст, власть поможет! А нам, выходит, опять налоги плати да заготовку вози... Нет, вы попробуйте своей кишкой все вытянуть!

— Гляди, и вытянем. За тем и в артель сошлись! — почти весело сказала Аграфена. — Начнем с малого, а там и другие пристанут. Вот хотя бы ты, Силыч... Как ни отсиживайся в своей берлоге, а от артели тебе никуда не деться. Дорожка у нас одна — прямая, накатанная.

— А я что говорил? — Хорьков толкнул Василия в бок. — Считай, что ты уже в артели...

Хомутов ошалело оглядел мужиков.

Потом в сердцах сплюнул на пол, по-мальчишески сложил заскорузлые, с черными ногтями пальцы в кукиш и сунул его под нос Аграфене:

— А дулю не хочешь?

— Да ты в уме ли, Силыч! — Аграфена подалась назад. — С кулачищами лезет!

— И плеваться нечего! — прикрикнула на Василия обиженная за мать Нюшка. — Читальня все-таки!..

— Нет, мне с вашей братией не по пути! И не цепляйте меня! Не пойду! — Хомутов вновь шагнул к двери.

— А с кем тебе по пути? — насмешливо спросила Аграфена. — С Никитой Ереминым? Или, может, с Ильей Ковшовым?

— Что Ковшов, что? — загорячился Василий. — Чего ты его поносишь на каждом шагу? Я ему ни сват, ни брат, а скажу по совести: зря вы его к кулакам пишете. Илья Ефимович человек умственный, с головой, землю понимает. Дай ему простор, не стреножь его, так он вас всех хлебом завалит!

— Завалил хлебом — прямо по горло! — усмехнулась Аграфена. — Что было в амбаре, и то словно сквозь землю провалилось.

Хомутов сокрушенно развел руками:

— Вчера человека облыжно оговорила и ныне тоже. Да случись с тобой такая беда, как с Ковшовым...

— Добрая ты душа, Василий Силыч! — вздохнув и понизив голос, сказала Аграфена. — Что покажут на ладошке, тому и веришь. А вот чует мое сердце: не было и не было никакого воровства. Все это для отвода глаз придумано.

— Опять булгу да смуту заводишь! — вскипел Василий. — И что ты за человек, Грунька! Как змеюка какая. Ползаешь, шипишь, жалишь всех...

Нюшка с испугом посмотрела на мать, потом на Степу.

— За что же так, Василий? — побледнев, спросила Аграфена, словно от удара подаваясь назад.

Степа не помнил, как он очутился перед Афониным отцом.

— Вы... вы не обзывайте ее! — запальчиво выкрикнул он. — Тетя Груня правильно говорит... И не было никакого воровства! Обман все это!

И вдруг Степа осекся — от порога на него в упор смотрел директор школы.

В читальне стало тихо.

Попрятав в рукава цигарки, мужики расступились, пропуская директора вперед.

Федор Иванович потянул носом чадный, прокуренный воздух, поморщился и открыл форточку.

— Да, атмосфера! Надо же иметь уважение, граждане! Все-таки это школа, здесь дети учатся, — упрекнул он мужиков, взглянув на ручные часы. Потом обратился к Степе: — А ты, Ковшов, поднимись ко мне в кабинет.

Мужики один за другим стали выходить из читальни. Бросив на Степу недоумевающий и встревоженный взгляд, последними удалились Аграфена и Нюшка.

ОБЫСК

Федор Иванович молча провел Степу на второй этаж, в свой кабинет.

Голова у Степы шла кругом, уши пылали. Мальчик ждал, что Савин заставит его стоять посреди кабинета, а сам сядет за стол, спиной к теплой кафельной печке, и долго будет донимать его вопросами.