Том 1

Беттина. Подойдите ко мне, Томас. (Протягивает ему руку.) Забудьте то, что он сказал.

Томас берет ее руку.

Георг. Уходите.

Томас в большом горе удаляется.

КНИГА ВТОРАЯ

Тот, кто действует, всегда лишен совести.

Лишь у созерцателя есть совесть.

Гете.

1

Комната Томаса. Анна–Мари. Кристоф. Конрад.

Анна–Мари. Вы его не убедите.

Кристоф. Но должен же он понять. Надо рассуждать трезво. Как быть? Не подставлять же ему голову под пули только потому, что он гений?

Анна–Мари. Никто не может его теперь понять. Он часто внушает мне страх.

Конрад. Когда ему вручат приказ о явке, тогда будет уже поздно. Пока еще довольно легко освободить его. Надо только, чтобы он захотел этого.

Анна–Мари. Но он не захочет. Он прямо–таки ждет этого приказа. Уверяю вас.

Конрад. Томас — это сгусток ненависти. С тех пор как он умолк, его глаза агитируют лучше, чем самые пламенные речи.

Анна–Мари. Он совершенно перестал спать. Прошлой ночью он прилег на полчаса и вдруг начал стонать. Я спросила: «Ты спишь, Томас?» — «Нет», отвечает он, встает, одевается, садится к окну и смотрит в ночь. Без конца. Я спрашиваю: «Что с тобой?» Он только взглянул на меня, и взгляд был такой пустой, что у меня мурашки по спине побежали. И бросился вон. И вот до сих пор его нет.

Кристоф. Надо с ним поговорить. Вы, Конрад, должны урезонить его.

Томас (входит). Вы здесь? Военный совет держите, а?

Анна–Мари. Ты, наверное, голоден, устал. Приготовить тебе завтрак?

Томас. Да, приготовь мне завтрак.

Анна–Мари уходит.

Томас. Я буду пить кофе и, может быть, даже булочку съем, а то и две. Видите, друзья, я благоразумен.

Кристоф (печально). Почему ты не разговариваешь с нами? С тех пор как газета запрещена, ты совершенно не говоришь с нами.

Томас. О чем говорить? Вы добры ко мне. Вы преданны нашему делу. Вы отважны. Именно отважны, — это настоящее слово. Но мне нечего сказать вам. При всем желании. О чем говорить, друзья? Каждый из нас может спросить: почему? Но другой ответит ему тем же вопросом: почему? Конрад, умный Конрад, скажите, о чем говорить? (Похлопывает его по плечу; насмешливо). Голосовать против военных кредитов, что ли?

Конрад. Да, следовало бы. Среди прочего — и это. Бросать оружия не надо. Чем больше война раздувает отчаянье, тем лучше наши перспективы. Надо уметь спокойно смотреть на кровь, если хочешь быть врачом. Разве это мужество — закрывать глаза при виде крови? Разве это мужество — бежать по ночам в лес и там кричать деревьям о своем отчаянье?

Томас. Нет. Мужественно убить какого–нибудь генерала, зная, что за это убьют тебя. Мужественно обратиться с речью к народу, зная, что тебя бросят за решетку. Я не обладаю мужеством, умный Конрад; я не могу быть трезвым, милый Кристоф. Я вижу, как люди сходят с ума, я вижу, как люди умирают гнусной смертью, и тела их сваливают в ямы, как мусор. Я не могу рассуждать трезво, друзья.

Кристоф. Что ж ты собираешься делать, Томас?

Томас. Ждать.

Конрад. Чего?

Томас. Этого я не могу вам сказать. Этого не выразить словами. Вы себе представьте: пока мы здесь с вами разговариваем, там непрерывно умирают люди. Железо и огонь мечут они друг в друга; день и ночь они убивают друг друга. Представьте это себе! Я не могу рассуждать трезво, друзья мои!

Конрад (с силой). Томас Вендт! Проснитесь! Неужели вы в состоянии сидеть и предаваться горестным размышлениям? Неужели вы не хотите действовать?

Томас. Помните редактора Веннингера? Он носил пенсне, он был уродлив, озлоблен, он смотрел на людей исподлобья. Он пошел и застрелился и взвалил на меня тяжкое бремя. И Беттина. Вы знали Беттину Гейнзиус? Достаточно было увидеть ее, чтобы понять, что такое красота. Теперь ее лицо обезображено навеки. Потом расстреляли рабочих. Семнадцать человек, если я не ошибаюсь. И много рабочих брошено в тюрьмы на долгие годы. На моем пути стоят могильные кресты; много, очень много крестов. Я не хочу действовать, Конрад.

Конрад. Поберегите себя. На будущее. В ближайшие дни вас призовут в армию. Разрешите мне похлопотать о вашем освобождении.

Кристоф. В самом деле, Томас. Ведь это же бессмысленно: позволять глумиться над собой какому–нибудь прохвосту унтеру, валяться в промозглых окопах. Бессмысленно позволять помыкать тобой, как скотиной, и, как скотина, идти на убой.

Томас (взглянув на него; очень сухо). Конечно, Кристоф, в этом нет никакого смысла. Так. А теперь я буду пить кофе. Я чертовски устал. (Говорит в сторону соседней комнаты.) Анна–Мари, готов кофе? Если желаете составить мне компанию, прошу вас. Но ни слова о войне, освобождении от призыва и о каких–нибудь действиях. Ни слова.

2

Отлогий берег реки. Скамья. Вечер.