Читаем Том 1 полностью

Второй. Пока что от него только и есть пользы, что из–за него к нам придираются.

Совсем молоденький солдатик (яростно). Придираются? К вам? Ко мне придираются! Из всей роты только ко мне одному.

Четвертый. Погляди–ка. Грудной младенец раскрыл рот. Еще в утробе матери, а уже лопочет.

Третий. За что это к тебе придираются, сосунок?

Молоденький солдат. Могу вам сказать. За то, что я однажды застал фельдфебеля в офицерском нужнике, когда он там примерял монокль.

Четвертый. Вот еще обезьяна, вот еще проклятая образина!

Второй. Лезет в офицеры.

Третий. А тебе что там понадобилось, в офицерском нужнике?

Молоденький солдат. Чистить мне его велели. И вот с тех пор он ко мне придирается. (Кричит.) Не могу я больше. Сил нет. Я застрелюсь. Лучше сразу на тот свет, чем так вот медленно подыхать.

Общее замешательство.

Второй. Ну, ну, друг, успокойся.

Первый (раздумывая, тихо). По–моему, надо было бы сказать об этом Томасу Вендту.

Молоденький солдат. Вендт сам уже кое–что заметил. Он как–то так взглянул на меня, пожал мне руку. Я понял, что он все знает. Я — из деревни. Хоть разок бы еще взглянуть на поля, на землю, на деревья и небо, а отпуск я не получал ни разу. Никогда. Может быть, в это воскресенье… Да нет, ничего не будет. (Пауза.)

Четвертый. Тут у меня стихотворение.

Второй. Смешное что–нибудь? Вроде «Мумия и сыр»?

Четвертый. Ну, нет, не смешное. Это Вендт писал.

Первый. Вендт?

Многие. Вендт?

Четвертый. Называется «Песня павших».

Второй (разочарованно). Ну, значит, уже не смешное.

Голоса. Заткнись!

Четвертый.

Мы здесь лежим, желты, как воск,

Нам черви высосали мозг.

В плену могильной немоты

Землей забиты наши рты.

Мы ждем…

Первый (про себя). Мы ждем… Да, мы ждем!

Четвертый.

Плоть наша — пепел и труха,

Но как могила ни глуха,

Сквозь немоту, сквозь сон, сквозь тьму

Вопрос грохочет: — Почему?

Мы ждем…

Первый (вскакивает). И он, значит, тоже спрашивает? И он, значит, тоже спрашивает?

Многие. Не мешай. Читай дальше!

Второй. Да это совсем не смешно.

Четвертый.

Пусть скорбный холм травой зарос,

Взрывает землю наш вопрос…

Томас (вернулся). Что это? Почему вы замолчали? Вы говорили обо мне? Ну и продолжайте.

Третий. Он прочел ваше стихотворение.

Томас. Стихотворение? Вот как? Со стихотворениями далеко не уйдешь. Между прочим, друзья, почему вы со мной на «вы»? Читай дальше.

Первый. Пусть он читает. Он сам. Вы должны прочесть.

Молоденький солдат. Читай, друг. Прошу тебя.

Томас (читает, без особой выразительности, со скрытой злобой).

Пусть скорбный холм травой зарос,

Взрывает землю наш вопрос…

Он, ненасытен и упрям,

Прорвался из могильных ям.

Мы ждем.

Мы ждем. Мы только семена,

Настанут жатвы времена.

Ответ созрел. Ответ идет.

Он долго медлил. Он грядет.

Мы ждем.

Тишина.

Молоденький солдат (тихо, робко). Чего ж они ждут? Скажи нам.

Первый (настойчиво). Растолкуй нам, Томас Вендт, непременно. Зачем это — война и все такое. Видишь, ведь и мы все спрашиваем. Видишь, ведь и мы умираем. Ты должен нам растолковать, Томас Вендт.

Фельдфебель (с шумом распахивает дверь). Что здесь такое?

Солдаты стоят навытяжку.

Фельдфебель. Почему вы все скучились, как овцы перед грозой? (Молчание. Молоденькому солдату.) Эй, ты, сопляк. Что это тут опять за свинарник? Не положено, чтобы тюфяк виднелся из–под одеяла. Неряха. Чтобы этого больше не было.

Молоденький солдат (боязливо). Честь имею доложить, господин фельдфебель, одеяло слишком короткое. Я по–всякому старался.

Фельдфебель. Что? Противоречить? Вшивый мальчишка! Вот я тебя проучу! Твой воскресный отпуск — пиши пропало.

Томас (тихо, но очень ясно). Вы придираетесь к этому солдату, господин фельдфебель.

Фельдфебель. Что? Кто посмел?

Томас (негромко). Вы придираетесь к этому солдату, господин фельдфебель.

Фельдфебель. Ах, вы? Конечно, вы. Я вас подведу под военный суд. Бунтовщик. Скотина чертова. (Выходит, хлопнув дверью.)

Томас (тихо).

Он долго медлил. Он грядет.

Мы ждем.

4

Сад на вилле Георга. Поздняя осень. Вечер.

Издалека доносятся песни играющих детей. Беттина. Анна–Мари.

Анна–Мари. Ваши руки на солнце совершенно прозрачны, Беттина.

Беттина. Да, мои руки не изменились. Ты прелестно одета, Анна–Мари. Белое платье и флорентийская шляпа очень тебе идут.

Анна–Мари. Я собираюсь в Мариенклаузе.

Беттина. И Георг туда, кажется, поехал верхом.

Анна–Мари (нерешительно). Вот как.

Беттина. Что с Томасом?

Анна–Мари. Завтра будто бы отправляют на фронт.

Беттина. И ты только теперь говоришь мне об этом?

Анна–Мари. Я все сделала, чтобы его удержать. С ним не сговоришься. Он и не смотрит на меня. Может быть, все было бы по–иному, если бы он со мной поговорил.

Беттина. Чего хотят эти ребята у решетки?

Анна–Мари. У мальчика мяч залетел в сад. Он не решается войти.

Беттина. Открой ему, пожалуйста, калитку.

Анна–Мари идет.

Беттина (напевает.)

Играй, душа моя, и пой

Чудесной летнею порой.

Анна–Мари входит с маленьким мальчиком.

Мальчик. Тетя, это невеселая песенка.

Беттина. Подойди ко мне, маленький Иозеф.

Мальчик. Ты не можешь спеть что–нибудь веселое?

Беттина. Что, например?

Мальчик (поет, точно петушок).

Птички лесные

Поют так чудесно

В родимом краю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Л.Фейхтвангер. Собрание сочинений в 12 томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза