Том 1

Спивак и Петренко, когда бывали вдвоем, позволяли себе вольность называть друг друга не по чинам, а по имени. Спивак звал Петренко Микола Ильич, а чаще просто Микола, Петренко Спивака — всегда по имени-отчеству: Павло Григорьевич.

— Восемь километров? — сказал Спивак. — Пожалуй, прошли. Вышли в девять, а сейчас, — он посмотрел на светящиеся стрелки ручных часов, — десять пятьдесят пять. Да, прошли. Ты что смотришь, Микола?

— Три кургана должно быть здесь, по карте. От них — поворот. Вон там что-то, не разберу, не то туча, не то они.

Спивак, подобрав полы плаща, опустился на корточки. Темное небо почти сливалось с черной землей. Линия горизонта терялась в тучах, еще закрывавших часть неба.

— Откуда такая привычка, Микола, — спросил, усмехнувшись пришедшей вдруг в голову мысли, Спивак. — Если высматриваешь что-нибудь ночью, то на землю ложишься? Это привычка степного человека, хлебороба. Да? Вот так, бывало, пасешь волов на толоке в майские ночи, залезешь на старую скирду, зароешься в солому, угреешься и заснешь. Проснешься — нету волов, ушли. Скатишься со скирды, ляжешь на землю и высматриваешь: где же они есть, черти рогатые? Против неба их лучше видно. Сморишь — двигается что-то по Охримовой озимке, рога будто качаются. Скорей туда, пока дед Охрим не занял! А дед уже сзади подбегает да как врежет тебя арапником по ногам! Ты пас их, Микола? Вот вредная скотина! Взбредет ему в башку, что где-то трава вкуснее, наметит себе азимут — и идет и идет, хоть черта ему дай. Я раз аж за двадцать километров нашел их, на хуторе Капустином.

— Ты что-то тоже начал, Павло Григорьевич, про волов, про озимку, — сказал Петренко. — Дома побывал?

— А как же, побывал, — ответил Спивак, и в голосе его еще слышалась непогасшая улыбка. — Видал, как люди сеют. За чепиги подержался…

Впереди небо чуть осветилось, под тучами заиграли бледно-голубые зарницы — что-то загорелось там. На светлом небе невдалеке выступили три горба — три степных сторожевых кургана.

— Они, — сказал Петренко и встал на ноги. — За мной, шагом марш!

Под ногами пошла опять какая-то крепь: старые, сухие, ломкие бурьяны с молодой порослью между ними.

В неглубокой лощине, у заброшенного степного колодца со сломанным журавлем, Петренко остановил батальон и рассредоточил его поротно.

— Ложись! Командиры рот — ко мне! Горбенко, Незамаев! Лейтенант Добровольский, дайте им еще трех автоматчиков. Разведать окраину села. Тут, вероятно, у них тоже окопы. Вот там какой-то черт трассирующими бьет. К дороге пройдите. Возьмите ножницы, может быть, проволока есть.

Растянувшись на земле, Петренко достал из кармана табак и обрывок газеты, свернул папиросу и, накрывшись плащом с головой, закурил первый раз за ночь. Справа и слева от него веером — голова к голове, ноги врозь — легли подошедшие за получением боевого приказа командиры рот. Где-то сзади шелестели катушкой телефонисты, тянувшие линию от КП[7] полка.

…Пока Петренко, ориентируясь на смутно выступавшее в темноте высокое здание на окраине села, чуть видную при вспышках ракет церковь, ветряк на выгоне, намечал, откуда наступать ротам, куда выдвинуть пулеметы, какую задачу поставить автоматчикам, Спивак с парторгом батальона, пожилым, усатым, огромного роста младшим лейтенантом Родионовым, бывшим одесским грузчиком, собирал агитаторов. И в пятой и в шестой ротах не осталось ни одного из старых агитаторов, которых готовил и назначал еще Спивак.

— Кого же можно выделить? — спросил он парторга. — Что у тебя за пополнение? Есть подходящие ребята?

Родионов назвал несколько фамилий командиров взводов, недавно принятых в партию, командиров отделений — комсомольцев и рядовых бойцов, награжденных в последних боях.

— Ну, давай по одному.

Парторг стал вызывать из рот намеченных. Спивак беседовал с ними.

— Новичок? После ранения. Ну, у нас-то новичок? Вот я ж и говорю… А где воевали? На Южном и на Четвертом Украинском? Хорошо… А в гражданке где были? Какая специальность? Техник по холодной обработке металлов. А-а. Не знаю, незнакомое дело. По холодной обработке?.. Это не то, что говорят, — холодный сапожник? Нет… Ну, вот: боец вы, значит, грамотный, обстрелянный, кандидат партии — назначаю вас агитатором. Справитесь? Что будет непонятно — помогу. Только тут, смотрите, холодная обработка не пойдет. Тут горячая нужна. Отзвонил и с колокольни долой — не годится… Ну, ложитесь, поспите пока здесь, поговорим еще.

Другого спрашивал:

— Отступать приходилось?

— Приходилось, товарищ капитан. Из Керчи в сорок втором. На Кубани у казачек совестно было кружку воды попросить…

— А наступаешь откуда?

— От Туапсе. Ростов брал. Киев брал.

— Так. Семья какая? Сколько вас, сынов, у батька воюет?

— Воюет нас, братьев родных и двоюродных, одной фамилии Осиповых, всего восемнадцать человек на сегодняшний день, товарищ капитан.

— Снайпер?

— Занимаюсь, когда в обороне стоим.

— Счет есть?

— Двадцать семь на сегодняшний день. Стреляю, товарищ капитан, бронебойно-зажигательными. Если упал и одежа на нем горит, — значит, точно, убил.