Помнишь узкую комнату с насмерть продрогшей стеною,С раскладною кроватью, со скрипом расшатанных рам?Ты все реже и реже в нее приезжала со мною,Иногда перед сном и почти никогда по утрам.Ты ее не любила за грязные чашки и склянкиИ за то, что она не тепла, не светла, не бела.За косое окно, за холодную печку-времянкуИ за то, что времянкой вся комната эта была.Я тогда обижался. На время забросив работу,Я повесил ковер. Я разбитое вставил стекло.Я вколачивал гвозди. С мужской неуклюжей заботойЯ пытался наладить в ней женский уют и тепло.Было все ни к чему. Стало холода меньше и ветра,Но остался все тот же бивачный невыжитый дух.Может, просто нам тесно? Но семь с половиною метров,Если все хорошо, — разве этого мало для двух?Мы щенятами были. Немало пришлось нам побиться,Чтоб понять, что причиной не комната и не кровать,Чтоб понять наконец: как недолго и просто влюбитьсяИ как сложно с тобой с глазу на глаз нам век вековать.Сколько в этой каморке с тобой мы зубрили зачетов.Керосинку внеся, согревались непрочным теплом.Сколько ты исправляла моих чертежей и расчетов,Терпеливо азы повторяла со мной за столом.Я недавно там был, там при скором отъезде забытоМного разных вещей,там халат твой домашний висит, Два кривых костыляв капитальную стену забиты, И на них запыленнаядлинная рама косит.Так жива эта память, что нам вспоминать даже рано:Было туго с деньгами, неважное было житье,На рожденье мое, отыскав эту старую раму,Вставив снимки свои, ты на память дала мне ее.Двадцать снимков твоих. По годам я тебя разбираю:Вот двухлетний голыш, вот девчонка с косичкой смешной,Вот серьезный подросток, и около правого краюТы такая, какой в первый раз увидалась со мной.Как я мог позабыть твои карточки в комнате этой?Все висят здесь по-прежнему, так, словно ты не ушла.Там начало конца, где, на прежние глядя портреты,В них находят тепло, а в себе не находят тепла.