Толстолоб

Их тела прижаты друг к другу. Их руки намыливают друг друга прохладной, белой пеной. Она не могла выкинуть его из головы, не могла остановить свое воображение...

Черт возьми, - подумала она, трогая себя, пока вода лилась ей на лицо.

Да, если не одно, то, значит, кое-что другое.

Она знала, чем было это что-то другое. Слишком хорошо знала...

Нет, - сказала она себе. Я не буду. И все же она поспешно и беспорядочно вытерлась полотенцем, затем голая прошла в другой конец спальни. Ее ноутбук, лежащий там, как скучающий талисман, она оставила без внимания. Как и ей не пришла в голову мысль напечатать еще несколько заметок, выполнить часть работы. В конце концов, именно поэтому она находилась здесь. Чтобы работать.

Сердце у нее учащенно застучало. Она чувствовала горячую пульсацию крови в грудях. Промежность жгло, руки дрожали. Приобщившаяся личность, как сказал консультант. Нарушение волевой фиксации. Вы - эротоманка, Джеррика. А когда вы не можете получить секс, то ищите спасение в чем-то еще.

- Я. Не. Буду, - отрывисто пробормотала она. Ее глаза зафиксировались на дорожной сумке. - Я не буду. Обещаю.

Это было так давно - несколько лет назад. Единственная причина, почему она взяла его с собой, это, чтобы напомнить о своем обязательстве...

Она принялась мастурбировать, переполняя разум образами своих желаний - образом священника. Ее пальцы стали скользить в ней, глаза почти сразу же закатились - это заняло всего лишь минуту. О, боже, - подумала она. Она представляла в себе его член, введенный по самые яйца, в то время, как его рот посасывал ее язык. Но она уже открыла крошечную баночку.

О, боже...

Она научилась этому от одного безымянного любовника, с которым у нее был роман на одну ночь. Она делала ему минет. И у него был довольно большой член, насколько она помнила. Возможно, это был единственный способ запоминать мужчин, не по лицам или именам, а по их пенисам. Находясь на грани оргазма, он закурил маленькую стеклянную трубочку с «крэком». В этот момент бедра Джеррики задрожали, груди, казалось, рвались вперед, навстречу ощущениям. Она погрузила пальцы другой руки в баночку с перламутровым порошком, поспешно поднесла к носу, понюхала...

... И в то же самое мгновенье кончила.

Ее закачало. Закружило. Восхитительное ощущение выжимало из мозга все соки, словно влажную губку в ведро.

Казалось, прошла вечность, прежде чем оно затихло. Но вскоре она осознала, что склонилась с голой грудью над баночкой, с непреодолимым желанием повторить.

- Я. Не Буду, - поклялась она себе, как делала уже множество раз. - Нет.  Нет. Нет. Довольно.

Затем она перевернула баночку над дорожным зеркальцем...

Я ненавижу себя, - подумала она.

Я должна себя убить.

Затем принялась делить остатки порошка на дорожки.

3

Ей снились горячие, лижущие огни и насыщенный запахами воздух. Она чувствовала эти запахи.

Бульон, - подумала она.

Ей снилась она сама, стоящая в тревожном ожидании перед кроватью. На кровати лежала, подрагивая, еще одна женщина. Ноги у нее были раздвинуты, лицо несло печать боли, ночная рубашка задрана над раздутым животом.

Ей сказали, чего ожидать, не так ли?

Вот почему...

            Бульон...

Бульон...

            Бульон...

Что же она сделала? Она не могла вспомнить, даже во сне. А, может, только думала, что не могла.

Может, это было нечто, что она не осмеливалась вспоминать.

Груди женщины начали сочиться молочной пленкой. Обнаженная вагина была похожа на разинутую пасть, и растягивалась под напором гигантского, неземного содержимого.

- Приготовься, - произнес еще один голос, мужской. - Это нельзя допустить. Нет, нельзя.

Она подставила руки перед болезненно раздвинутыми ногами. Пожалуйста, пожалуйста, - подумала она. Позволь ей пройти через это...

Но тут хлынула кровь.

Женщина закричала.

И она увидела.

Зубы, словно бритвы, кромсающие нежную плоть.

... затем сон сменил направление...

Джералдин, - подумала она, обливаясь слезами.

Джералдин?

            Джералдин...

... мысленно повторила она, зажигая спичку и поднося к соску...

... и снова сон переключился...

... она находилась где-то в другом месте...

... Голая, вспотевшая на каком-то залитом лунным светом, тростниковом поле. Ее увядшие желания подпитывали фантазию. Нет, нет, - подумала она. Я не могу позволить это, даже во сне...

Священник изощренно трахал ее, посасывая ей соски. Я люблю тебя. Я люблю тебя, - говорил он ей в ее мыслях. Затем до крови укусил ей сосок. Она закричала в экстазе.

Да, конечно. Это была всего лишь фантазия, а не воспоминания. Фантазия о ее запретном влечении.

            Ударь меня.

Он влепил ей жесткую пощечину.

            Укуси меня снова.

Он укусил ее в сосок с такой силой, что тот едва не оторвался.

            Души меня.