Софья Андреевна. Вам-то легко быть добрыми из барских комнат! А я свожу счеты с приказчиком и артельщиками, высчитываю, сколько нужно провизии для ваших гостей, держу в строгости прислугу… Кто-то здесь должен быть злым! Когда у Льва долги, у Ильи и Тани дети больны, Андрей увел чужую жену, а свою бросил… И всем нужно помочь!
Александра Львовна. Мама, разве ты сама не слышишь, как нехорошо ты говоришь!
Софья Андреевна. Что же нехорошо? То, что я люблю своих детей больше, чем деревенских мужиков? Это ведь англизированным баричам вроде твоего Черткова легко рассуждать, как они любят народ – они его видят на картинках в журналах! А я каждый день бьюсь с их воровством и зверством!
Александра Львовна. Я уйду, не хочу слушать!
Доктор. И все же свадьба, Софья Андреевна – дело богоугодное.
Софья Андреевна. Разве я спорю? Я согласилась. И приданое дам, сколько смогу.
Александра Львовна
Софья Андреевна. За нашего кучера, Адриана.
Александра Львовна
Софья Андреевна. Почем ты знаешь? И что же плохого, если муж старше жены? Так и должно быть. Я шла замуж восемнадцати лет, а твоему отцу было тридцать четыре.
Вбегает Катюша, падает в ноги Софье Андреевне.
Катюша. Не погубите, барыня! Христом Богом прошу!
Софья Андреевна. Кто же тебя губит? Я тебе приданое даю, как обещала. С места тебя никто не сгоняет, будешь при доме вместе с мужем.
Александра Львовна
Софья Андреевна. Ты в любви ничего не смыслишь! Я в твоем возрасте родила уже детей, и могла рассуждать, а тебе эти вещи недоступны!
Александра Львовна. То, что ты говоришь – пошлость и гадость!
Софья Андреевна. Пусть, мне уж всё равно – мне не привыкать к вашей неблагодарности.
Александра Львовна быстро выходит из комнаты.
Софья Андреевна
Всхлипывая, Катюша уходит.
Софья Андреевна. Меня никто не любит в этом доме, так и я не буду никого любить!
Закрывает руками лицо.
Доктор. Полноте, голубушка. Себя терзаете, и других…
Софья Андреевна вздыхает, вытирает глаза.
Софья Андреевна. Ах, вы ничего не знаете, доктор! Я только вам скажу, как другу… Я сама была против этой свадьбы, но скоро уж нельзя будет скрывать.
Доктор. Что скрывать?
Софья Андреевна. Да то, что обыкновенно происходит с горничными в любовных романах.
Доктор. Что ж, это меняет дело. Она сказала, кто отец?
Софья Андреевна. Молчите, доктор, молчите! Она не сознается, а я и не желаю знать! Но каков это Нил… Кроткий да степенный, шапку ломает, а как начал меня шантажировать приданым… Он, видите ли, вечно оскорблен от нашей семьи! Всякий раз смотрю на мужиков и думаю – ведь это кто-то из них убил приказчика княгини Звегинцевой, а дом ее сжег. Мы, доктор, живем в вечном страхе перед своим народом, и в сравнении с этим остальное кажется таким незначительным.
Со двора входит Булгаков, быстро кланяется, хочет идти наверх.
Софья Андреевна. Что это вы от нас бежите, Валентин Федорович, как будто мы заразные?
Булгаков. Я хотел подняться, спросить, не нужно ли чего Льву Николаевичу.
Софья Андреевна. Не нужно, он сейчас отдыхает. Он спрашивал вас час назад, но вы снова были на прогулке.
Булгаков. Я ездил верхом на станцию…
Софья Андреевна. Если б вы были моим секретарем, я б давно уж отказалась от ваших услуг.
Доктор. Нет, драгоценная, надо ехать. Вот, возьмите рецепт, велите послать в аптеку. И больше не позволяйте ему ужинать плотно. Что-нибудь легкое – кашу, суфле, немного сухих фруктов, иначе снова будет несварение.
Софья Андреевна
Доктор уходит.