Толпа

— Ты же сказал, что мальчики в порядке и у твоих родителей все под контролем.

— Да-да, все так, но они все равно беспокоятся и так скучают по тебе.

Элизабет накрывает ладонью руку Джека, несколько секунд успокаивающе пожимает ее, а затем отпускает.

— Пожалуйста, Джек, не заставляй меня чувствовать себя виноватой. Я не справлюсь, если ты будешь заставлять меня испытывать чувство вины.

— Я и не собирался, Элизабет, я просто очень волнуюсь за тебя.

— Да, но, если я съезжу домой, ничего не изменится, — она открывает дверь в коридор, который приведет ее к дочери. — Я никуда не поеду. Ты поезжай, повидайся с мальчиками, передай, что я потом позвоню им по фейстайму и что я очень сильно их люблю. И не проси меня больше оставить ее.

Элизабет придвигает стул поближе к Клемми. Ее дочь все еще потеряна, заперта внутри себя. Другие люди — медсестры, анестезиолог, кто-то еще, — приходят и уходят, но Элизабет остается на месте, держа Клемми за ручку, маленькую и безвольную. Иногда она наклоняется вперед и опирается лбом о руку, иногда ее голова заваливается назад. Так проходит несколько часов. Она почти ни о чем не думает; в голове пустота, заполненная белым шумом. Проходит еще несколько часов. Ее сердце бьется в одном ритме с попискиванием аппаратов, поддерживающих жизнь ее дочери. Не-пре-кра-щай, не-пре-кра-щай.

Сначала чуть шевелится ступня Клемми — это первое, что замечает Элизабет. До того, как это произошло, Элизабет не замечала, как тихо было в комнате до этого еле заметного движения под простынями. Оно повторяется снова и снова. Как будто сквозь нее пропускают электрический ток, Элизабет резко выпрямляется и обеими руками сжимает руку Клемми. «Ай, мама, слишком сильно!» — она представляет, как жалуется Клемми.

— Еще разок, куколка, прошу тебя, пошевелись еще раз, дорогая, — шепчет Элизабет.

На этот раз шевелятся обе ноги, будто ей щекочут пятки.

Элизабет целует ей ручку, затем нажимает на кнопку вызова персонала, потом снова целует дочери ручку и шепчет: «Спасибо, спасибо, спасибо», — сама не зная, к кому обращается.

Приходит медсестра, потом незнакомый Элизабет врач. Еще анализы, еще проверки. Клемми начинает двигать ногами. Затем взмахивает руками, как испуганная птица, которая хочет взлететь. Кто-то, видимо, позвонил Джеку, потому что он снова здесь. Он сидит на стуле, а Элизабет в углу на полу, уперев локти в колени и прижав ладони к глазам. Она слишком сильно дрожит, чтобы сидеть рядом с Клемми. Все ее тело вибрирует от высвобожденной любви, которую она едва не утратила. Она чувствует себя так, словно родила Клемми во второй раз, словно, несмотря на кровь и страдания, они опять подарили друг другу жизнь.

Джек плачет, сидя рядом с Клемми, и медсестра просит его прекратить: шутит, что ей вовсе не хочется снова менять постельное белье. Внезапно комната Клемми наполняется смехом. Все происходит постепенно, но очень быстро. Под одобрительные возгласы девочка поворачивает шею, оживают ее рот и губы. Как будто после долгой зимы наконец наступает долгожданная оттепель.

Когда Клемми начинает двигать головой, Элизабет снова берет ее за руку, а Джек встает позади нее. Клемми начинает постанывать, и Джек говорит:

— Она очень не любит, когда ее будят.

Элизабет не нужно оборачиваться, чтобы понять, что он улыбается медсестре, а та улыбается в ответ:

— Никто не любит.

Затем — невероятно! — Клемми поднимает руку, не ту, что держит Элизабет, и трет глаза. Она снова стонет, и Элизабет видит внутри, под веками, легкое трепыхание жизни. Джек с медсестрой подходят ближе, медсестра нажимает на кнопку. Элизабет не отрывает от Клемми глаз. Не дышит, старается передать дочери через прикосновение всю свою любовь и энергию. Веки Клемми дрожат; еще один стон, и Элизабет ощущает то, чего так ждала. Клемми сжимает ее руку. Вся жизнь Элизабет сосредоточена в этом пожатии. Дрожь под веками перерастает в волны, и вот Клемми уже моргает, крутит головой на подушке, и Элизабет слышит сквозь слезы собственный голос: «Клемми, куколка, мама здесь! Я тут, Клемми». За ней плачет и смеется Джек. В уже заполненную комнату входят еще двое врачей. Клемми крепко держит Элизабет за руку, ее губы начинают шевелиться, глаза вглядываются в потолок, как будто каждую секунду надеются что-то там увидеть.

— Мама, мамочка.

Ее голос слабый и сиплый. Элизабет наклоняется ближе, вплотную к лицу Клемми, прямо у нее перед глазами.

— Я здесь, моя любимая, я здесь, Клемми, мама тут.

Но глаза Клемми не останавливаются. Кажется, она даже не узнает Элизабет. Взгляд продолжает блуждать туда-сюда по потолку. В уголках глаз наворачиваются слезы. Один из аппаратов начинает пищать, вперед проходит доктор.

— Я здесь, куколка, я рядом, — приговаривает Элизабет, поглаживая ее щечку, пытаясь успокоить дочь, но взгляд Клемми ускользает.

Она начинает плакать громче. Сквозь собственные слезы Элизабет пытается утешить ее, но Клемми кричит:

— Мамочка, мама, я тебя не вижу! Я не вижу тебя!