Только в смерти

Баскевиль заглянул внутрь. — Доклады от рот скоро будут, сэр, — сказал он. — Списки жертв и доклады об обороне.

— Собери их мне, пожалуйста, — сказал Роун. — Собери все, а потом доложись. — Баскевиль кивнул. Они за всю ночь ничего не сказал о Гаунте, как и не прокомментировал повышение Роуна до командующего. При других обстоятельствах у Баскевиля были все права, чтобы обсудить это. Но Роун знал, что Баскевиль понимал, что это должен быть он. Это должен быть Танитец.

— Беренсон хотел бы поговорить, — сказал Баскевиль.

— Попроси его подождать, пожалуйста.

— Сэр. — Баскевиль закрыл за собой дверь.

Роун сделал еще глоток. Он был ошеломлен, и болезненно осознавал, что понятия не имеет, что ему теперь делать. Было тяжело думать.

— Спасибо огромное, — сказал он силовому мечу на столе, говоря с ним, как будто это был Гаунт.

— Спасибо огромное, что покинул меня и заставил самому разгребать это дерьмо. — Роун больше не ожидал счастливого конца. Еще один штурм, как тот, через который они только что прошли, скорее всего, прикончит их. Гаунт информировал Роуна об инструкциях Вон Войтца. Займите их. Это равнялось тому, чтобы остаться здесь и умереть.

В дверь снова постучали.

— Валите! — крикнул Роун.

Лайн Ларкин прохромал в комнату и закрыл за собой дверь.

— Ты глухой? — проворчал Роун.

Ларкин покачал головой. — Только непослушный, — ответил он. Он подошел к столу и сел напротив Роуна. Его протез явно натирал, потому что он вздрагивал при каждом шаге и вздохнул, когда сел.

— Заканчивай с водой, — сказал он.

Роун замешкался, а затем проглотил остатки воды в кружке.

— Есть причина, чтобы ты был здесь? — спросил Роун.

— Причина? Нет. Помогающий ангел? Думаю так. Ты и я, Эли. Нас осталось не слишком много. Все меньше с каждым проходящим днем. Ты помнишь Поля Основания, снаружи Танит Магна?

— Да.

— Кажется, это было так давно, — сказал Ларкин, вытаскивая оловянную кружку из кармана.

— Это и было очень давно, фесов идиот.

Ларкин тихо рассмеялся. — Тот ряд палаток. Там был я и Брагг, и ты, Фейгор, Корбек. Все готовые к жизни в Гвардии. Молодые, глупые и полные энергии. Готовые сжечь галактику.

Роун слегка улыбнулся.

— Готовые сжечь галактику и следовать за фесовым иномирцем по имени Гаунт на войну. Теперь посмотри на нас. Брагг ушел, давно ушел, Фейгор, дорогой старый Колм, который всегда выглядел так, как будто будет жить вечно. Фес это все, даже я не настолько цел, как бы мне хотелось. — Улыбка Роуна стала шире.

— Только тот маленький ряд палаток, — продолжил Ларкин, вытаскивая что-то еще из кармана, — и мы всё, что от этого осталось. Делает ли это нас счастливыми, или самыми несчастными из всех?

— Ставлю на последнее, — сказал Роун.

Ларкин кивнул и открыл старую бутылку, которую вытащил. Он налил немного в обе кружки.

— Что это? — спросил Роун.

— По-настоящему хорошая штука, — ответил Ларкин.

Роун взял свою кружку и нерешительно понюхал. — Это сакра, — сказал он.

— Это не просто сакра, — ответил Ларкин. — Попробуй.

Роун сделал глоток. Призрачная улыбка появилась на его лице. — Старый ублюдок, — сказал он. — Ты держал флягу с рецептом Брагга все это время.

— Нет, — сказал Ларкин, — но если я расскажу, откуда это взялось, ты не поверишь мне. — Он сделал глоток. — Это особенная штука для особенного случая.

— За кого пьем? — спросил Роун, вставая на ноги с кружкой в руке.

Ларкин тоже встал. Традиционный Танитский тост состоял из трех частей.

— За старых Призраков, — сказал Ларкин.

Они чокнулись и выпили.

— За живых, — сказал Роун, и они снова чокнулись. Сакра текла вниз так мягко, как бархат и жидкий лед.

Ларкин с Роуном посмотрели друг на друга.

— За Ибрама Гаунта, — одновременно сказали они.

— Да защитит Император его смертную душу, — добавил Ларкин.

Они снова чокнулись и опустошили кружки.

IV

Роун спал на койке, на которой спал Гаунт. Он не пошевелился, когда Эзра проскользнул в комнату.

Нихтгейнец прошел к столу и сел. Он уставился на силовой меч, лежащий на столе.

Оставалось пару минут до рассвета. Ветер кружился вокруг крепости. Нахум Ладд осторожно объяснил Эзре, что произошло, используя те отрывки древнего языка партизана, который старательно пытался выучить. Глаза Ладда были красными и полными слез.

Эзра просто кивнул и не отреагировал. Он тихо ушел и оставил Ладда своему горю.

Лунатики не выказывали эмоций. Это была часть их пути. Не было слез, причитаний, скорби у Нихтгейнцев Гереона. Такое поведение было тратой времени.

Эзра ап Нихт понял, что провалился. Он провалил последний приказ, который ему отдал отец. Человек, которому его отдал его отец, был мертв, потому что Эзра не выполнил свой долг по его защите.

Это делало Эзру тоже мертвым, позорным изгоем, обесчещенным. Эзра не был уверен, почему любой из Призраков все еще говорил с ним, или признавал его присутствие. По всей видимости, они знали о его позорном состоянии, и понимали, что единственное, что ожидает Эзру, это деада ваег, дорога трупов. Его жизнь больше не имела смысла, за исключением того, что он должен искупить вину за то, чему позволил случиться.