Только в смерти

В Хинцерхаусе были странные эха, эха, чтобы привыкнуть к которым понадобилось время. В одиночестве в комнате человек мог слышать шаги товарища двумя этажами выше и на расстоянии двух сотен метров.

Звуки переносились.

Если бы сюда когда-нибудь забрался ветер, думал Баскевиль, какую бы песню он пел.

Он шел по дому в поисках силовой комнаты. На каждом повороте или перекрестке, он сверялся с клочком бумаги. Макколл нарисовал направление к силовой комнате для него. Схемам нельзя было доверять. Даур с Роуном накануне вечером едва не подрались из-за местоположения комнаты, обозначенной, как «меньший зал». Все стало почти скверно – Баскевиль был уверен, что Даур был на грани, чтобы нанести удар – пока Гаунт не указал, во-первых, что схемы Даура и Роуна существенно различаются и, во-вторых, они спорили как раз в меньшем зале.

Оглядываясь на это, Баскевиль пришел к выводу, что, возможно, самой серьезной причиной для беспокойства во время спора было поведение Даура. Бан Даур, чисто выбритый и Тронобоязненный, был образцовым офицером, последним человеком, от которого вообще можно было ожидать то, что он замахнется на старшего по званию.

Это из-за того, что мы напуганы, все подряд. Кто-то признавал это, кто-то нет, но мы все напуганы этой дурной скалой и этим домой-лабиринтом. Есть здесь что-то в воздухе, какие-то…

сухие черепа в пыльном овраге

... осязаемые вещи, просачивающееся напряжение.

Чем бы это ни было, этого не было в воде, потому что здесь не было никакой воды. Колодец был сух. Они жили за счет своих фляг, на четвертном рационе. Ладда отправили промаркировать все фляги куском мела, и записать, если кто-нибудь пьет слишком много. В результате, все полюбили Нахума Ладда.

Рот Баскевиля был таким же сухим, как подкладка кармана плаща, а его язык ощущался, как клочок лямки. Он перехватил пару часов сна с тех пор, как они вошли в дом, и все его сто двадцать минут были сном о фонтане, чистом потоке, яркой жидкости.

Баскевиль сверился со своей мятой бумагой. Она сказала ему спускаться по следующей лестнице вниз, и он повиновался. Стены были покрыты темным, блестящим материалом, который в свою очередь был покрыт легким налетом бледной пыли. Белые настенные фонари медленно пульсировали.

Он услышал приближающиеся шаги, и остановился, чтобы посмотреть, что спускается по лестнице позади него.

Никто не появился. Это было, всего лишь, еще одно эхо, передавшееся через лабиринт залов. За время своей десятиминутной прогулки от главной лестницы, он слышал всевозможные вещи: шаги, голоса, грохот ящиков, которые складывали. Один раз он кратко услышал отдаленный разговор, три человека обсуждали нормирование воды. Голоса появились и исчезли, как будто люди проходили мимо него.

Когда он дошел до следующей лестничной площадки, он нашел двух солдат в карауле, Токара и Гаронда из Роты J. Оба явно вздрогнули, когда он вошел в поле зрения, а затем отдали честь с нервным смехом.

— Нервничаете? — спросил он.

— Мы подумали, что вы были всего лишь еще одним эхом, — сказал Гаронд.

— Мы продолжаем слышать шум, а затем – никого нет, — сказал Токар. — Фес, вы напугали нас.

— Мои извинения, — сказал Баскевиль. — Машинная комната?

— Внизу, сэр, — сказал Гаронд, указывая на узкую лестницу позади себя.

Баскевиль кивнул. — Есть, что доложить? Кроме шума?

Токар с Гарондом покачали головами. Баскевиль снова кивнул, и быстро огляделся. — А что насчет этого? — спросил он.

— Чего, сэр? — спросил Токар.

Баскевиль указал на противоположную стену. — Это.

— Я ничего не вижу, — начал Токар.

— В пыли, — настаивал Баскевиль.

Солдаты искоса посмотрели.

— Ой! — внезапно сказал Гаронд. — Там нарисовано! Гак, я этого не видел. Ты это видел, Токар?

— Впервые заметил.

— Это вы нарисовали? — спросил Баскевиль.

— Нет, — одновременно ответили оба.

Он мог видеть, что не они. Это было нарисовано в пыли на коричневой настенной панели, но так давно, что сами линии были покрыты пылью. Это было просто призрачное изображение, человеческое лицо, непонятно мужское или женское, с открытым ртом. Глаз не было. Это было нарисовано в пыли медленными, ленивыми движениями пальцев. Почему-то Баскевиль был уверен, что они были медленными и ленивыми.

— Что это за гак? — спросил Гаронд.

Баскевиль уставился ему в лицо. Оно было тревожным. — Я не знаю.

— Почему, — начал Токар, — почему мы раньше это не заметили? Мы здесь стоим уже два часа.

— Я не знаю, — повторил Баскевиль. Он сделал глубокий вдох. — Смойте это.

— Чем, сэр? — спросил Гаронд.

— Плюнуть? — предложил Токар.

— Тогда сотрите. Шапочками.

Солдаты пошли выполнять, сворачивая свои камуфляжные шапочки.

Баскевиль отметил, как они колеблются. Никто из них не хотел быть первым, кто прикоснется.

II

— Не здесь, пожалуйста, — сказал Дорден, когда вошел в комнату с высоким потолком.

Гаунт замер при вытряхивании значительного количества пыли из ботинка на пол.

— Почему нет? На то есть медицинские причины?

— Если здесь будет полевой пункт, то мне нужно, чтобы здесь не было пыли, — с неодобрением произнес Дорден, опуская охапку коробок.