Только ты и я

Взгляд Элли – настойчивый, умоляющий – все так же устремлен прямо на него, и Стивен вспомнил… Подобное уже случалось с ним много лет назад. Он уже видел такие глаза, хотя лицо было другим. Это лицо принадлежало его матери. Ему было всего тринадцать, когда она смотрела на него с таким же страданием, с такой же мукой во взгляде. Он только что вернулся домой после того, как провел несколько дней с отцом, который ездил в очередное рекламное турне по поводу выхода своей новой книги. Вскоре должны были начаться занятия в школе, и ему пришлось вернуться, тогда как Стюарт продолжал двигаться на запад с целеустремленностью первых пионеров. Утром Стивен вышел на кухню завтракать, и мать, подкладывая на тарелку его любимые французские тосты, засыпала его вопросами. Стивен отвечал весьма неохотно и скупо: рот его был набит сладким, еще теплым тестом с ароматом корицы, и ему вовсе не хотелось отвлекаться от еды ради того, чтобы утолить ее, как он считал, праздное любопытство. Проглотив последний кусок, Стивен поспешно поднялся из-за стола, громко заскрежетав стулом по полу, но, прежде чем он успел сделать шаг к выходу, рука матери легла ему на плечо. Обернувшись, он наткнулся на ее взгляд, который был точно таким же, как сейчас у Элли, – настойчивым и страдающим. Вопрос, который задала ему тогда мать, почти не отличался от того, на который требовала ответа Элли. И, как и много лет назад, Стивен сказал спокойно:

– Нет, – сказал Стивен. – Никого.

24

25 февраля

Ты извинился, подарив мне одну из своих улыбок, от которых я начинаю словно куда-то проваливаться, а потом сказал, мол, ты надеешься, что я все пойму правильно, но тебе придется отказаться от наших встреч, потому что сейчас у тебя слишком много работы. Ты говорил что-то еще, но я ничего не запомнила. Все дальнейшее вспоминается мне смутно. Кажется, я попыталась улыбнуться самой убедительной улыбкой. «Конечно, я понимаю. Все в порядке», – пробормотала я. Но я знала – ничего не в порядке. Ни о каком порядке не могло быть и речи. Твои слова в один миг перенесли меня в другую галактику, где наш, земной, порядок просто не существует. Меня придавило невероятной тяжестью, словно на меня свалился Эверест. Мое сердце разорвалось на тысячу кусков, а внутренности пронзила такая резкая боль, что я пулей выскочила из комнаты и бросилась к ближайшему туалету.

Потом я спросила тебя, может, я сделала что-то не так?

«Не понимаю, что ты имеешь в виду, – ответил ты. – Все нормально. Просто ты ищешь в моих словах скрытый смысл, которого там нет. Я просто очень занят, вот и все».

Иногда бывает, что твоя боль превращается во что-то другое. Например, можно складывать листок бумаги так, чтобы получился цветок лотоса, бабочка или журавлик. Моя боль, сложенная в несколько раз, становится гневом, и тогда я думаю: я была счастлива, но из-за тебя я потеряла все, и, быть может, – только быть может – ты должен будешь за это заплатить.

25

Стивен

Она со вздохом выпрямилась, и ее пальцы выскользнули из его руки. Он попытался ее задержать, но ему помешала липкая лента вокруг запястий.

– Слушай, может, все-таки развяжешь меня, чтобы мы могли поговорить нормально?

– Зачем я буду развязывать лжеца, который меня ни капельки не уважает? – холодно возразила она и снова взяла в руки стопку бумаг, которую использовала для своей глупой викторины.

– Элли…

– Значит, ты утверждаешь, что у тебя больше никого не было…

– Не было. Но послушай…

– Тогда объясни, что это такое? – Элли швырнула Стивену два листа бумаги, которые приземлились точно ему на колени. Стивен бросил на них всего один взгляд и снова почувствовал, как холодеет спина.

– Если не ошибаюсь, у Д., которая так ловко воспользовалась твоей слабостью, волосы рыжие?

Пот, обильно выступивший у Стивена под мышками, насквозь промочил ткань рубашки под джемпером. У девушки на скверных зернистых фото, напечатанных на цветном принтере, были длинные светлые волосы, а одета она была в белое кружевное белье с вышитыми на нем крошечными цветочками. В правом нижнем углу снимка были хорошо различимы дата и время, которые автоматически поставил телефон. Стивен мысленно проклял себя за то, что вообще сделал эти фото. В тот день ему захотелось сделать ей приятное (несомненно, еще одна минутная слабость), и он согласился, хотя должен был сказать нет. Ему фотографии были ни к чему, он и так отлично помнил каждую из них.

А. нравилось для него позировать. И, несмотря на не слишком высокое качество снимков, на лице А. все равно можно было разглядеть выражение глубокого и полного удовлетворения. Она всегда так выглядела после секса.