Только с дочерью

– Пожалуйста, пойдем, – настаивала Ассий. – Всякий, у кого есть заветное желание, платит деньги женщине, чтице Корана, и она за того молится. Меньше чем через год, до следующего дня рождения Имама Мехди, твое желание исполнится. Разве у тебя нет заветного желания? – Она тепло и искренне мне улыбнулась.

Она отгадала мое желание!

– Хорошо, – отозвалась я. – Если Махмуди меня отпустит.

К моему удивлению, он не возражал. Там должны были собраться чуть ли не все его родственницы, а Ассий присмотрит за мной и Махтаб. Кроме того, он хотел, чтобы я принимала участие в праздничных священнодействиях.

В назначенное утро дом наполнился людьми. Мужчины толпились у Резы, в то время как десятки женщин втискивались в машины, чтобы отправиться на празднование великого события в дом старушки, находившийся около аэропорта, примерно в часе езды от нас.

Этот день явился для меня полнейшей неожиданностью. В доме было полно женщин – без покрывал, все они были нарядно одеты – в яркие вечерние туалеты с глубокими вырезами на груди, у одних платья были расшиты блестками, у других – полностью обнажены плечи, некоторые надели брючные костюмы в обтяжку. Каждая постаралась причесаться и наложить на лицо яркую косметику. Золотые украшения так и сверкали. Из нескольких стереоколонок неслась громкая музыка бандери – барабаны и цимбалы. В гостиной яблоку негде было упасть: всюду танцевали женщины – руки над головой, бедра чувственно покачиваются. Ни на одной из них не было покрывала.

Ассий сдернула с себя чадру, и оказалось, что она в бирюзовом платье с вызывающим вырезом и увешана золотыми украшениями.

На Нассерин был темно-синий костюм, расшитый красным узором.

Здесь же присутствовали Зухра и Фереште, но почему-то без своей мамаши Амех Бозорг.

– Ей нездоровится, – объяснили они.

И немудрено, если учесть, что это за праздник. Амех Бозорг не любила чужой радости, вот и занемогла.

Вскоре началось веселье – группа женщин исполняла нечто похожее на танец живота. Некоторые пели. Вскоре к танцующим присоединились остальные в своих ярких одеждах.

Женщины по одной приближались к чтице Корана, сидевшей в углу, та объявляла желание каждой из них в микрофон, после чего нараспев читала молитву.

Фереште хотела хорошо сдать экзамены.

Зухра – мужа.

Ассий – чтобы Мехди смог ходить. Нассерин не хотела ничего.

Бурный праздник был в самом разгаре, когда Ассий обратилась ко мне:

– Разве у тебя нет желания?

– Есть, но я не знаю, как его загадать. Ассий сунула мне немного денег.

– Просто подойди к той женщине и отдай ей деньги, – сказала она. – Затем сядь рядом, и она за тебя помолится. Оглашать желание необязательно. Но когда она будет молиться, ты должна полностью на нем сосредоточиться.

Взяв Махтаб за руку, я направилась к святой. Вручив ей деньги, я молча села на пол возле нее.

Она накинула мне на голову кусок черной шелковистой материи и стала читать молитву.

Какая же я дура! – думала я. Конечно же, из этого ничего не выйдет. А вдруг выйдет? Надо испробовать любую возможность. И я сосредоточилась на своем желании: я хочу, чтобы мы с Махтаб вернулись в Америку.

Ритуал занял всего лишь несколько минут. Когда я направлялась обратно к Ассий, мне пришло в голову, что у меня могут возникнуть неприятности. Здесь были не только Ассий, Нассерин, Зухра и Фереште, но и множество других «племянниц» Махмуди, каждая из которых может – и наверняка не преминет – наябедничать Махмуди, что я загадала желание. И он призовет меня к ответу.

Я решила, что сразу по возвращении домой должна заморочить ему голову, упреждая всех остальных.

– Сегодня я загадала желание, – объявила я ему. – Попросила имама Мехди выполнить мою просьбу.

– Какую же? – подозрительно спросил он.

– Я попросила, чтобы мы втроем снова стали счастливой семьей.

Махмуди постепенно ослаблял бдительность: теперь, спустя почти месяц с тех пор, как он впервые принес мне на ночь Махтаб, мы снова жили почти семейной жизнью. Несколько дней в неделю он оставлял Махтаб со мной. Иногда он выпускал нас из дома одних, иногда – ревностно за нами следил. Это было странное, полумонастырское существование.

Выжидание давалось мне неимоверным трудом, но другого выхода не было. Теперь я играла в свою отчаянную игру не только с Махмуди, но и с Махтаб. Я усердно возносила молитвы Аллаху, и Махтаб следовала моему примеру. Постепенно Махмуди заглатывал эту наживку, ибо хотел верить, что впереди маячит нормальная жизнь. Тут надо мной нависла новая страшная опасность. Возобновив семейную жизнь, я должна была притворяться любящей женой. А что, если я забеременею? Я не хотела усложнять свои проблемы рождением нового человека в этой безумной стране. Я не хотела носить под сердцем ребенка того, кого ненавидела. Беременность могла накрепко привязать меня к Ирану.