Только позови

Рассказ Билли Спенсера заставил Уинча снова пережить яростную жестокость и нескончаемое безумие боя.

Как такое могло стереться из памяти? Уинча потрясло это открытие. Он думал, что это останется с ним на всю жизнь. С другой стороны, он не желал, чтобы мальцы вроде Билли глядели на него как на папашу. Где же все-таки кончается ответственность? Наверно, нигде. И никогда. Нигде не кончается и никогда. Но как жить, если все время думать об этом?

На соседнем сиденье, прижав к груди бутылку сиграмовского виски, мирно, как младенец, посапывал молоденький солдатик.

Приехав в Сент-Луис, Уинч снял номер в какой-то гостинице в самых паршивых кварталах у реки. Ему не доводилось стоять в Джефферсоновских казармах, но он разок заглядывал сюда, чтобы навестить старого приятеля, и потому знал этот район. На улицах было полно подозрительной публики, в захудалых забегаловках, как всегда, ошивались проститутки, сутенеры, жулики, всякое хулиганье. Само собой, повсюду толклась солдатня.

Устроившись, Уинч завалился в постель и проспал без просыпу шестнадцать часов подряд. Когда он проснулся, было восемь вечера. Он побрился, оделся, вышел на улицу и, купив бутылку сухого калифорнийского вина, вернулся к себе в номер. Будто любовник, пришедший на тайное свидание в дешевую гостиницу. Он откупорил бутылку, налил половину стакана, посмотрел вино на свет, осторожно и жадно отпил первый глоток. Ничего не произошло. Он не свалился замертво. Уинч уселся поудобнее у шаткого столика, положил ноги на кровать и не спеша высосал бутылку — один за другим все шесть стаканов кисловатой терпкой жидкости, от которой текли слюнки. Он уж и не помнил, когда ему доводилось отведать такого аппетитного чуда.

Покончив с бутылкой, Уинч вышел поесть. Он так давно не принимал спиртного, что почти захмелел на четверть часа. Это было великолепно. Он даже попросил официантку приготовить ему еду без соли. Поев, он вышел на улицу и понял, что сейчас сделает то, что подсознательно собирался сделать все это время. Он остановил такси и назвал шоферу адрес, по которому проживала жена.

Уинч не знал ни дома, ни улицы. Жена переехала в Сент-Луис уже после того, как он отбыл на Тихий океан. Писала, что здесь поселился ее отец, кадровый мастер-сержант, выйдя в отставку незадолго до смерти. Кроме того, у нее тут двоюродные сестры. Ехать было далеко, в один из окраинных, кое-как застроенных жилых районов. Улицы шли прямые, обсаженные по обеим сторонам большими деревьями. Дома тоже стояли большие, широкоплечие, основательные. Они тянулись рядами миля за милей, как бесконечные шеренги плотных бравых мастеров-сержантов, выстроившихся для парада.

Дом оказался особняком, приспособленным под квартиры. У двери была врезанная в дерево металлическая пластинка с четырьмя звонками. Ее квартира была на втором этаже, слева. Уинч перешел на другую сторону улицы и, заняв наблюдательный пост на скамейке под старым и тихим в эту безветренную сентябрьскую ночь кленом с широченными листьями, стал ждать. Прошло часа полтора, и Уинч уже подумал, что жена дома и давно спит, но в этот момент подъехало такси, и он увидел, как она выходит с каким-то военным.

По фуражке Уинч сразу узнал в ее спутнике офицера — летчика, потом разглядел «крылышки» над левым карманом и «фруктовый салат», а когда тот поравнялся с фонарем, увидел на погонах серебристые знаки различия. Подполковник. Оба были порядочно пьяны. Дурачась и смеясь, они шли по дорожке к дому. У дверей мужчина обнял ее и крепко поцеловал. Потом она достала ключ. Через пару минут на втором этаже слева зажегся свет. Такси отъехало.

Не сходя с места, Уинч решил подождать еще полчаса. Свет в квартире не гаснул. Из дома никто не вышел. Уинч подумал, что ребята, должно быть, спят у себя в комнате. Значит, вот как оно заведено! Ну что же, одному десять, другому одиннадцать. Вполне взрослые, чтобы позаботиться о себе, пока их мамочка гульнет вечерок. Полчаса прошло, в доме все оставалось по-прежнему, и Уинч зашагал в ту сторону, где, по его расчетам, проходила ближайшая магистраль.

Идти пришлось порядочно. Уинч шел медленно, не торопясь, чтобы не выдохнуться. Ему казалось, что он хорошо запомнил дорогу, по которой ехал сюда, но, очевидно, он что-то перепутал. Наконец справа в конце улочки он увидел яркие огни, вышел на широкую авеню и поймал такси.

Добравшись до приречных кварталов, он зашел в один бар, потом в другой, третий. Просто так. Он не выпил ни капли. Потом отправился в гостиницу и около четырех завалился спать.

Следующие два дня Уинч каждый вечер совершал вылазки в западный район, где жила его жена. То было его последнее прибежище после долгих однообразных часов. Он спал или болтался без дела почти до вечера, а потом плотно ел — единственный раз в сутки — и брал такси. Каждый день он покупал перед обедом бутылку вина и опустошал ее, сидя за столиком у себя в номере. Он прибывал на место примерно в половине первого.