Только позови

— Договорились, — согласился Лэндерс. Он сдержал слово. Он не поделился даже со Стрейнджем, не то что с Уинчем.

Через некоторое время он осторожно завел «теоретический» разговор на эту тему с фельдшером в своем отделении. Тот порыскал в справочниках и авторитетно заявил, что нет никаких оснований предполагать, будто атабрин может препятствовать процессу выздоровления — он вообще не оказывает побочных действий. Тогда зачем Каррену взбрело плести такую бодягу? Сказать Уинчу? Да тот на смех его поднимет.

Но Уинчу было бы безразлично. Он, наверное, даже не услышал бы, что ему говорят. Начиная с Леттермана он потратил столько труда и нервов на паршивца Прелла, что совершенно ослаб. У него едва хватало сил вылезти из постели, чтобы поесть. Врачи утверждали, что слабость — результат быстрого перелета из Калифорнии сюда и перелома в его общем состоянии. Само собой, они ничего не знали о Прелле и рекомендовали покой — это единственное, что ему нужно. Уинч слушал их вполуха. Он по-прежнему принимал мочегонные, и у него не возникало желания взять увольнительную. Он уставал от одной мысли, что надо куда-то ехать и что-то делать. Однако когда его вызвали к главному сержанту Александеру — это было через неделю после того, как Прелл пошел на поправку, — он не медлил ни минуты.

Убедившись, что состояние Прелла резко улучшилось, Джек Александер немедля загнал в Вашингтон соответствующую бумагу. Он направил ее в управление генерал-адъютанта, откуда был первый запрос. Сейчас он молча подвинул Уинчу какой-то листок. Это было распоряжение наградного отдела прислать материалы на Прелла. Выписки из послужного списка, личного дела, характеристику — словом, все, что положено для принятия окончательного решения о награждении Почетной медалью конгресса. Уинч внимательно прочитал документ и вернул его Александеру.

— Пить тебе, конечно, нельзя, — заскрежетали слова в гортани бывшего боксера, — но отметить такое событие надо. Хочешь увольнительную в город? Проведешь времечко с какой-нибудь дамзель.

Уинч молча покачал головой. Больше всего ему хотелось сейчас расхохотаться.

Само собой, придется подождать официального подтверждения, но это уже чистая формальность, сказал Александер. В их госпитале Почетную медаль никому еще не давали, это будет в первый раз. Они, натурально, это дело поднимут на должную высоту, только тем сейчас и заняты. Полковник Стивенс лично разрабатывает церемонию торжественного вручения наград. Такой в Килрейни еще не было.

— Ты тоже есть в списках, — сказал Александер.

— «Зевезе», что ли? — кивнул Уинч.

— Да. «За выдающиеся заслуги». Будь уверен, после войны тебе эта медаль очень даже сгодится, — проговорил практичный Александер.

Примерно через месяц Уинч со всеми остальными госпитальными душами стоял в положении «вольно» в торжественном построении на центральном плацу. Плац был невелик и не предназначался ни для парадов, ни для церемоний. Сейчас его заполнили многочисленные колонны. В построении участвовали все, кто мог передвигаться самостоятельно, и многие из тех, кто не мог. Согласно приказу полковника Стивенса, присутствовал также весь медицинский персонал, за исключением дежурных по палатам и отделениям. На прилегающих зданиях полковник распорядился вывесить флаги. На торжество съехались представители гражданской и армейской печати, иные газетчики и фоторепортеры прибыли издалека — из Чикаго и Канзас-Сити.

Награжденных было много. Но в центре внимания был, конечно, Прелл — его усадили прямо в больничном халате в инвалидную коляску, на опоре торчали две загипсованные ноги. Кроме Уинча, каждому, естественное дело, выдали медаль за ранение — «Пурпурное сердце». Некоторые получили «Бронзовые звезды», кто-то со знаком «Д» — доблесть, кто-то без него. Среди отмеченных бронзой, к его собственному удивлению, оказался Лэндерс — «За примерную службу» (правда, без «Д»). Была даже одна «Серебряная звезда». Уинчу вручили единственную «зевезе». Затем наступил торжественный момент. Четким строевым шагом вперед вышел полковник Стивенс, позади него и на два шага вправо с большой плоской коробкой в руках ступал главный сержант Александер; удивительно, как легко — и в ногу, и строго соблюдая дистанцию — нес он свое огромное грузное тело. Подполковник повесил на шею Преллу голубую ленту с серебристыми звездами, и черные индейские глаза Прелла повлажнели. Но когда он взглянул на стоявшего рядом Уинча, в них снова вспыхнули злые огоньки.

Сентябрьское солнце пекло вовсю. Вытянувшись в струнку, Уинч замер в общем строю, и ему хотелось смеяться и плеваться одновременно, но он не сделал ни того, ни другого.

Он увидел, как Александер, стоявший за полковником Стивенсом, как раз напротив, незаметно подмигнул ему, как бы призывая к благоразумию.

Глава четырнадцатая