Только он

Вполне же мог. И не показался бы унизительным, как случилось, не воспринялся бы подачкой, ещё и столь запоздалой. Не вызвал бы мысли: лучше уж пусть остаётся в разделе несбывшихся фантазий, чем обесценится окончательно.

Ведь, положа руку на сердце, Алёна всё-таки сожалела моментами, что оттолкнула Глеба. Не окажись она случайно свидетельницей того тайного вечернего прощания, наверняка бы откликнулась, разделила его стремление.

Или всё-таки нет?

Ну почему ей вечно надо додумывать, перебирать варианты? Почему с чувствами и желаниями редко бывает полная ясность? Не только в юности, но и во вполне зрелой взрослости. Почему никак не получается сказать «я точно понимаю, чего хочу», а сразу вылезают всё эти неопределённые «возможно», «если бы», «наверное», «ну, не знаю»?

Она больше не влюблена в Глеба. Определённо – не влюблена. Но и не разочарована в нём, всё равно не разочарована. И подобного вполне достаточно для старта новых отношений, ведь совершенно не обязательно, чтобы с первого взгляда – искра, замыкание, пожар. Он и тогда не был в глазах Алёны абсолютны идеальным – слишком хорошо друг друга знали. Так зачем ей требовать от него идеальности и непогрешимости сейчас?

И всё равно Глеб – особенный. Что бы там ни утверждал когда-то Шарицкий, с какой бы критичной физиономией ни реагировал на его имя сейчас. А в том, что с Лилей у них со временем разладилось, как раз ничего удивительного. Предсказуемо. Такое с большей частью ранних браков случается, заключённых не столько по любви, сколько в основном по необходимости. Жёны остаются с детьми, мужья всё бросают и уходят. А вот Глеб – не ушёл, не бросил и даже вполне себе мирно уживался с давно не любимой женщиной. Ради сына. Да и ради Лили, наверное, тоже. Он просто не мог поступить иначе.

Алёна знала по рассказам мамы: он не с рождения жил в соседней квартире, лет с шести, а дядя Серёжа Решетников хоть и относился к Глебу как к родному, но на самом деле был ему не отцом, а отчимом.

Где его кровный отец, Глеб понятия не имел и даже не представлял, как тот выглядит. Первый муж ушёл от тёти Тани, когда их общему сыну не исполнилось ещё и полгода. Сбежал неизвестно куда и с тех пор не давал о себе знать, а тётя Таня несколько лет еле сводила концы с концами, оставшись одна с крошечным ребёнком и вырастившей её старенькой полуслепой прабабушкой.

Пока Глеб не пошёл в ясли, она, сама ещё юная и хрупкая, работала дворничихой, чтобы далеко не уходить от дома, чтобы, пока подметает дорожки или чистит снег, катать коляску рядом с собой. И ей очень повезло, что однажды она встретилась с дядей Серёжей.

Тот забрал к себе всех троих, включая прабабку, женился на тёте Тане, по всем правилам усыновил Глеба, дав ему отчество и свою фамилию.

Скорее всего, Лиля тоже узнала об этой истории, вот и выбрала самый надёжный способ привязать Глеба, уверена была, он ни за что и никогда не поступит, как его биологический отец – не бросит мать своего ребёнка. И не прогадала. Так всё и вышло.

37

Медленный поток рассуждений прервал телефонный звонок. Номер незнакомый. По крайней мере, в списке контактов на Алёнином мобильнике его точно нет.

– Да?

Ответ прозвучал не сразу, Алёна даже успела подумать, не собрался ли неизвестный абонент просто помолчать в трубку, но потом всё-таки раздалось тихое:

– Здрасьте.

Голос вроде бы тоже незнакомый.

– Кто это?

– Дима.

Ну, как всегда – думать вредно, потому что мысли материализуются. Алёна ведь только что задавалась вопросом, что ей с ним делать. И, похоже, ему это не менее интересно, а она так и не знает, что сказать. Но Дима и не стал дожидаться, пояснил сразу:

– Я извиниться хотел. За то.

А самым лучшим вариантом было бы забыть и больше не вспоминать.

– Твоя девушка уже извинилась, – заметила Алёна. – Прямо тогда. Этого вполне достаточно.

– Она… – начал Дима, запнулся.

Неужели сейчас скажет, что это вовсе не его девушка? Или что между ними ничего серьёзного, чтобы придавать этому значение.

– Да, извинилась. А я – нет. Поэтому сейчас.

Вот непременно сейчас, а не на ближайшем занятии. Главное, найти хоть какое-то объяснение, почему решил позвонить, завести разговор с расчётом…

А вот и никаких расчётов!

– Ну хорошо. Принимаю твои извинения, – торопливо произнесла Алёна. – Теперь – всё? До свидания.

Вот ведь! Кажется, слова прощания у неё получились не столько утверждением, а тоже вопросительно. Словно она сомневалась. И Дима легко прочувствовал интонации, воскликнул:

– Подождите!

– Дима, по-моему, мы всё уже выяснили.

Зря она продолжает говорить. Ведь он подумает, что эта бесконечная болтовня способна вылиться в нечто большее, если Алёна сразу не прервала её, повелась на его отчаянное «Подождите!»

Чем больше слов, тем меньше толку, зато сильнее ложные надежды. А тут они ни к чему, и Алёна повторила решительно и твёрдо:

– Действительно всё. До свидания, Дима.

Кажется, он пытался ещё что-то сказать, но она убрала телефон от уха, коснулась пальцем красного кружка на экране.

А может, вообще выключить мобильник на время? Но тогда ещё Дима решит, что Алёна от него прячется