Только не для взрослых

– Гордеевым? – Элла Михайловна удивленно поджала губы. – Надо же. Ну, с шестого так с шестого. Давайте за мной.

На проходной в корпусе сидела женщина-охранница в серо-синей форме. Она сурово оглядела нас, а от Лёхиной шоколадки отказалась.

– Всё в порядке, они со мной, – сказала ей Элла Михайловна. – «Чудеса расчудесные».

– Ничего не знаю, – мрачно проворчала охранница. – Паспорта давайте.

Я, Лёха и Настя показали ей паспорта, а Петров замешкался, роясь в карманах под оленьей пижамой.

– Вы знаете… У меня, кажется, нет паспорта. Я же олень. А у оленей паспортов не бывает.

– Слышь, олень, – нахмурилась охранница. – А если я тебе рога поотшибаю, найдется паспорт?

– Ну ладно, ладно, – одернула ее Элла Михайловна. – Вызови Семченко, пусть она сопровождает.

Семченко вроде была женщиной, но выглядела как мужик. Ростом, наверное, с Герасимова. Квадратная челюсть, искривленный нос и плечи, как у Лёхи с Петровым, вместе взятых. У нее были прилизанные черные волосы и такие же густые черные волосы на руках. Ни дать ни взять зэчка-рецидивистка, но, когда она заговорила и приветливо улыбнулась, жуткое впечатление немного рассеялось.

– Вы школьники? – Она наклонилась, пытаясь рассмотреть мое лицо через грим. – Постарше никого не нашлось?

– Мы артисты, – пафосно заявил Петров. – А искусство не имеет возраста.

– Мы дешевле стоим, – более доходчиво объяснил Лёха.

– Все ясно. – Семченко выпрямилась. – Ладно, дети, вы же в курсе, что пациенты у нас специфичные? Так что адекватной реакции не ждите. Кидаться на вас никто не будет, все буйные не здесь, но могут разрыдаться или бросить в вас что-нибудь.

– Это не страшно, – заверил Петров. – Мы тоже можем в них что-нибудь бросить.

– И разрыдаться можем, – добавила Настя.

Начали с женского отделения на пятом этаже, чтобы потом спускаться вниз.

Заходили в палату, и Лёха выдавал стандартное поздравление, Настя пела песенку «Пляшут белки, пляшут зайцы», а мы с Петровым раздавали по две конфеты и одному мандарину в руки.

Здесь лежали женщины с тревожными расстройствами, постродовыми депрессиями и юные суицидницы. Большинство из них были бледные, измученные и печальные. Они смотрели на отжигающего Лёху так, словно пациентом был он, однако конфетам радовались и иногда просили еще.

В каждой палате мы задерживались минут по пять-семь, а на этаже их было около двадцати.

Один этаж, включая Лёхин перекур, занял у нас почти полтора часа. Поэтому, когда спустились на четвертый, решили разделиться на две группы. Снегурочка с Оленем в одной, мы с Лёхой – в другой. Дело пошло живее. Правда, Насте пришлось пересы́пать часть подарочных конфет из красного бархатного мешка в пакет «Пятерочки», но, кроме самой Насти, это никого не смущало.

На четвертом этаже контингент женщин оказался повеселее, в основном шизофренички и аутистки. Они бурно реагировали на наше появление и с удовольствием вступали в разговоры. От этого Лёха снова завелся и принялся расспрашивать, хорошо ли они себя вели, а потом, понизив голос, вместо новогодних стишков, перешел на пошлые анекдоты. Я думала, Семченко немедленно выгонит нас взашей, но она сама ржала как лошадь.

Время тянулось нестерпимо медленно, и мне уже начало казаться, что у нас ничего не получится. Я была готова немедленно отправиться на третий этаж, прямиком в палату к Амелину, взять его за руку и просто вывести отсюда. Пусть даже для этого придется подраться с Семченко, охранницей или заведующим.

Потому что Костик не заслуживал всего этого. Он был умный, добрый и честный, знал тысячи стихов и книг, он рассказывал самые фантастические истории, умел смешить и любил бескорыстно.

– Тебе плохо? – прошептал Лёха мне на ухо, поднимая за локоть с койки, на которую я не заметила, как опустилась.

– Кажется, вам пора заканчивать, – сказала Семченко в коридоре. – Девчонок всех поздравили, а мужики обойдутся. Если вам для отчетности нужно, я могу расписаться, что вы отработали положенное количество часов. Сейчас ваши выйдут, и идите домой.

– Как домой? Нет! – Я немедленно очнулась. – Мы идем дальше. Обязательно. Хотя бы еще один этаж.

– Ну как знаете. – Она развела руками. – В мужском сложнее.

– Сделаем так. – Пока спускались по лестнице, Лёха замедлил ход. – Ты, Тоня, скажешь, что плохо себя чувствуешь и пойдешь посидеть на диванчик, а Настя вызовется присмотреть за тобой. И пока мы с Петровым в сопровождении Семченко раздаем конфеты, вы пойдете сразу в триста двенадцатую. Мы постараемся подольше не выходить, чтобы вам хватило времени переодеться.

– А что, если Костины соседи по палате крик поднимут? – спросила Настя.

– Отдай им весь пакет с конфетами, но не раздавай, а скажи, пусть берут, сколько захотят. Отвечаю, в вашу сторону никто и не взглянет. Еще лучше, если подерутся.

Лёха соображал быстро и здорово. Из него получился бы отличный аферист.

На третьем этаже было мрачно и тихо. В ожидании нас всех разогнали по палатам. Как и на остальных этажах, за прозрачной пластиковой перегородкой на посте дежурной сидела медсестра. К нам она не вышла.