Только хорошие умирают молодыми

Вернее, он подумал, что крикнет. На самом деле из пересохшей после вчерашнего глотки вырвалось хриплое воронье карканье. Скорее всего, не услышали, сообразил он и, прокашлявшись, сказал громче:

— Иду!

На этот раз вышло лучше. Наверное, стоявший за дверью теперь его расслышал. Олег, превозмогая желание упасть обратно на диван, блаженно растянуться, растечься по нему обессилевшим киселем и уплыть в сон без сновидений, опустил ноги на пол. Когда ступни коснулись ковра, снайперу почудилось, что ходить он разучился. Да что там ходить: встать — и то не сможет. Однако обошлось. Как выяснилось, тело помнило все прекрасно. Головная боль головной болью, вязкость в мышцах вязкостью в мышцах, но Музыкант, как запущенный заводным ключом автомат, не только поднялся с дивана, но и прошагал до прихожей, ни разу не покачнувшись.

Молодец, мысленно похвалил он себя. Так, это у нас что? Это у нас засов. Как его открывают? Открывают его вот так: пальцами обнимаем вот этот выступ, тянем вправо… Вправо, я сказал! И добиваемся нужного результата…

Засов со щелчком выскочил из гнезда, позволяя двери открыться. На пороге стоял Стасик Панкеев.

— Привет, — сказал он. — Я это… Помнишь, ты говорил… Ну, в гости.

— В гости?

Музыкант, чувствовавший себя не очень живым мертвецом, провел ладонью по лицу. Задержал ладонь на небритом подбородке, крепко сжал.

— Правда? Точно, было дело… Ты заходи, Стас, не обращай внимания, что я… такой…

— Ты что, Музыкант? — спросил Стасик. — Болеешь? Может, я не вовремя?

— Болею? — усмехнулся Олег. — Ага, еще как. Пить, дружище, надо меньше. Иногда вроде подумаю, что меньше-то и некуда. Но ничего, ничего, ты заходи. Куртку сюда вот вешай. Не против, если я музыку включу?

Стасик мотнул головой — мол, не против.

— Тогда пошли.

Возвращаясь в комнату, Олег бросил взгляд в зеркало и испугался. На него смотрело опухшее небритое чудовище с лиловой тенью синяка под правым глазом. О господи… Ну, опухлость-небритость понятно откуда. А синяк-то? Я еще и подрался с кем-то? Только этого еще не хватало. Надеюсь, тот, кто рискнул со мной связаться, не сильно пострадал? По дороге домой с кем-то повздорил, наверное.

— Ты садись, Стас, садись. — Музыкант кивком указал на стул. — Или можешь вот на диван, только подожди, я поправлю…

Стас отказался от дивана, предпочел стул — уселся как-то неестественно прямо, как будто все еще стеснялся.

Снайпер не глядя сунул руку в ящик с дисками, вынул один, включил проигрыватель. Сначала удивился хрипловатому женскому голосу, потом сообразил — Shocking Blue, создатели незабвенной «Шизгары». Речь в песне шла, насколько Музыкант мог разобрать, о долгой дороге, которую приходится проходить в одиночку. С английским у него всегда плохо было.

Вот интересно, кстати, ни с того ни с сего посетила Олега мысль. Англия-то вообще еще существует? Или там тоже крысы? Ходят по Лондону, трогают лапами Трафальгарскую колонну, думают, для чего бы им приспособить Тауэр…

Кстати, крысы слушают человеческую музыку? Понимают ли в ней что-нибудь? Нравится ли им рок-н-ролл? Надо будет при следующей встрече спросить Флейтиста, если не забудет.

— Мы не будем говорить про то, что случилось на посту, понятно? — бросил он Стасику.

Тот согласно кивнул.

Как-то грубо это вышло. Не обидится ли парень, подумал Олег. Впрочем, он же видит, в каком я состоянии. Поймет уж, наверное.

— А ты сам о чем хотел пообщаться? — спросил Музыкант, присаживаясь на диван.

— Ну… — Гость неопределенно пожал плечами.

— Что ты так со мной разговариваешь, словно я училка в школе, а ты — двоечник, хулиган и прогульщик? Когда тебя из Штаба присылают, ты совсем по-другому говоришь. Четко и понятно. По-деловому.

— Так из Штаба я с делом и прихожу, — пояснил Стасик. — А сейчас я не по делу, а так… Ладно, если не хочешь про крыс говорить, давай про Катастрофу. Как это было? Ну, когда Катастрофа случилась? Я почему-то не очень хорошо помню. Странно… Вроде мне уже одиннадцать лет было — далеко не грудной ребенок. И все равно в голове не воспоминания, а сплошная каша. Все куда-то бегут, потом стреляют. Сначала стреляли редко, потом стали стрелять часто, потом наконец прекратили. И помню еще зиму дико холодную. Отца на улице убили. Топором ударили, чтобы еду отобрать. Не знаю уж, что он там и где нашел, но, похоже, торопился домой — нас с матерью покормить. Нам потом соседка рассказала — вроде как она видела, как его убивали. Она тогда спряталась, боялась, что и ее тоже — топором… А ты что помнишь?