Только достойный

Гиневьева медленно шла вместе с Альтфором рука об руку через мраморную площадь в верхней части дворца, осматривая мир роскоши. Мрамор тянулся насколько хватало взгляда, переплетаясь с величественными парками, бурлящими фонтанами и цветущими фруктовыми садами, что представляло собой настоящую картину роскоши – всего того, что ее народ отрицал. Гиневьева посмотрела на себя, облаченную в лучшие шелка, украшенную драгоценными камнями, и удивилась, осознав, что она стала неотличимой от дворян. Она возненавидела себя еще больше.

Кем она стала?

С той самой судьбоносной ночи, которую она провела с Альтфором, когда она отдалась ему, перестала сопротивляться и приняла свою роль в качестве жены, все радикальным образом изменилось для нее. Ее осыпали всем, чего могло желать ее сердце и даже больше, включая тяжелые драгоценности на ее шее. Ей позволили покидать территорию замка и ходить, где ей вздумается. Она завоевала глубочайшее уважение не только Альтфора, но и всей королевской семьи, включая стражу замка. Она видела, что каждый из них смотрит на нее как на ровню.

Но, чем больше Гиневьева получала, чем большее уважение ей оказывали, тем грустнее она становилась. Она не хотела всего этого. Ей нужен был только Ройс.

Это было странное ощущение. Всю жизнь на нее смотрели как на крестьянку, как на всех тех людей, с кем она выросла. Когда она проходила мимо и они кланялись ей, Гиневьева чувствовала себя дискомфортно. Она не могла избавиться от ощущения, что они приняли ее за кого-то другого.

Но самым странным было ходить под руку с Альтфором и осознавать, что он – ее муж. Это слово внушало ей ужас. С каждым пройденным шагом ей казалось, что она отвергает Ройса. Гиневьева снова и снова говорила себе, что она делает это ради него. Она должна постоянно напоминать себе о том, что таков путь к власти, что это единственный способ спасти Ройса и свой народ. Если она продолжит сопротивляться, это никому не поможет.

Разумом Гиневьева это понимала, но сердцем ей было больно жить с этим каждый день. Ей было невыносимо разыгрывать любовь к кому-то другому. Это противоречило самой ее сути, жизни, которую она вела. Но она не видела другого способа спасти Ройса.

Хуже всего было то, что – как бы сложно ей ни было это признавать – она не могла сказать, что чувствует себя дискомфортно в объятиях Альтфора. Привыкнув к замужней жизни, она не могла не заметить, насколько это легко, как комфортно она себя чувствует, каким добрым был Альтфор по отношению к ней, каким нежным было его прикосновение. Он столько усилий прилагал для того, чтобы сделать ее счастливой. Он искренне любил ее.

Это тоже было странным чувством. Она не хотела, чтобы он любил ее. Она хотела, чтобы он ее ненавидел. Это все очень упростило бы.

И хотя Гиневьева не любила его, она так же вынуждена была признаться самой себе в том, что она не испытывает к нему ненависти. В мире много гораздо худших мужчин. И это чувство заставляло ее ненавидеть себя еще больше.

«Ты видишь это?» – спросил Альтфор.

Гиневьева подняла голову, отвлеченная от своих мыслей, и увидела, что он указывает рукой на землю перед ними. Она окинула взглядом вид, потрясенная его красотой. Здесь, в конце каменной площади, осмотрев западные сады, прислонившись к мраморным перилам, Гиневьева увидела, что перед ней растянулась вся местность – вид, от которого она никогда не уставала. Она увидела чередующиеся холмы Севании, солнце освещало славные фермы и виноградники. С ними граничили разноцветные поля, на которых фермеры возделывали земли и собирали цветы.

Гиневьева прищурилась и смогла увидеть одну из отдаленных деревень, отмечающих пейзаж. Это была ее деревня, и от этого вида ее сердце наполнилось тоской. Гиневьева очень скучала по своим односельчанам. Она скучала по своей прежней простой жизни. Она променяла бы все это на возможность вернуться на ферму. Став заложницей богатства, она не испытывала радости. Только свобода может принести ей радость.

«Все это теперь твое», – продолжал Альтфор, повернувшись к ней с довольной улыбкой. – «Сегодня мой отец провозгласил меня Герцогом. Поскольку ты – моя женя, то теперь ты – Герцогиня, и ты владеешь всей этой землей вместе со мной. Все, что ты видишь перед собой, Западные земли, я отдаю тебе».

Потрясенная Гиневьева смотрела на него. Всего несколькими словами он дал ей больше земли, чем ее предки смогли бы обработать за всю свою жизнь.

«Это правда», – сказал Альтфор, улыбнувшись. – «Мой отец присвоил мне новый титул этим утром. Теперь я избранный сын. Я – единственный, кто будет править всем этим».

Он улыбнулся, нежно убрав с ее лица прядь волос и пробежав пальцами по ее щеке. Гиневьева желала бы, чтобы эти пальцы не были бы такими мягкими, а прикосновение – таким любящим. Она хотела бы вызывать у него отвращение. И ей было ненавистно то, что это не так.