Толераниум

– Какие дальнейшие шаги после столь радикального заявления вы собираетесь предпринять?

Георгий ответил не задумываясь, потому что дурь, которую он покурил пять минут назад, была превосходная:

– Принудительная эвтаназия для всех желающих. Признание наркотического или алкогольного опьянения смягчающим обстоятельством. И, конечно, немедленная амнистия всем невинно пострадавшим…

Альберт монотонно расхаживал взад-вперед по парковке торгового центра. Он приехал за полчаса до встречи. Альберт держал в руках дурацкий горшочек с розовой орхидеей.

– Купи цветы и создай семью, – посоветовала Оксана Яковлевна. – В жизни все гораздо проще, чем кажется. Если она готова, ты поймешь с первого взгляда.

Альберт и без мамы знал, что только Вику хочет называть своей женой. Но мысль о том, что он подвергает ее риску, была невыносима.

– Ты знаешь, в чем твое счастье? Тебе во второй раз привалил фарт. Первый невероятный случай – тебя выпустили из секты, а второй – тебя полюбила нормальная женщина. Сможешь ее удержать – поймаешь удачу за хвост, и никакие сектанты тебе не страшны. Потеряешь – больше такую никогда не встретишь. Коляска и памперсы – с меня.

Альберт поражался цинизму матери, но она почему-то всегда оказывалась права. Сейчас, когда он, волнуясь, будто школьник, нервно исследовал парковочную разметку, каждая секунда ожидания казалась вечностью. За пять минут Викиного опоздания Альберт посмотрел на часы раз двадцать. Шестую и седьмую он держался и не контролировал время. На восьмой подумал, что это совсем не похоже на щепетильную Викторию Павловну, а затем обнаружил, по крайней мере, трех человек, которые явно следили за ним, чтобы в удобный момент предъявить условия выкупа пропавшей невесты. «Они все-таки нашли меня», – подумал Альберт и испытал приступ паники, потом гнева и вместе с этим – невероятной решимости вступить в неравный, пускай обреченный на провал, поединок. Увидев Викторию Павловну, бегущую к нему со всех ног, он сделал навстречу два шага, неуверенно протянул горшок с орхидеей, и Вика засмеялась, как девчонка.

– Зачем это? Я согласна! Бояться вместе гораздо продуктивней!

После похорон мамы Миша заходил домой только для того, чтобы переночевать и переодеться. Теперь у него не было никаких ограничений. Но и смысла приходить домой тоже не было. Слова «вовремя» и «невовремя» потеряли всякий смысл, доказывать свою значимость стало некому, тренировки перед зеркалом больше были не нужны. Поэтому Миша практически жил в Толераниуме, где кабинет с сидящим на подступах к Толеранину Первому Ковригиным превратился в родной дом.

К Алексу Миша чувствовал все большее расположение. Было в нем что-то настоящее, непритворное, какая-то одержимая верность. Ковригин был всегда в форме, не обременял шефа напрасными хлопотами и четко следил за графиком главы Толераниума, Сегодня Толеранин Первый должен был озарить своим присутствием вручение премии «Прорыв года».

Церемонию награждения вел сам Воля Нетребо. Премия была придумана им в ответ на возрастающие обвинения в непродуктивной работе гендерного отдела. У Воли Нетребо всегда находилась козырная карта, которую просто было нужно достать в соответствующий момент.

Из доклада Воли следовало, что именно венецкие продвинутые граждане опрокидывают общественное мнение отсталого населения, гниющего в застойном болоте. Причем опрокидывают не на местном, и даже не на федеральном, а на самом настоящем международном уровне! Президент, автор и ведущий церемонии воздал должное тем, кто шагает в ногу со временем.

Потомственный трансгендер в третьем поколении Саша Дыщенко выиграл тяжбу в Европейском суде по правам человека. На финальное слушание он не поехал по причине отсутствия возможностей, но, оставаясь в Венецке, Дыщенко воззвал к европейским судьям и мировой либеральной общественности с видеообращением, которое непрестанно транслировали по либеральному телеканалу. Правдивая аргументация, безупречная логика, а в итоге заключительная речь растрогали судей до слез. Дыщенко выступал от лица трех поколений многострадальных трансгендеров, нещадно притесняемых тоталитарным режимом. Силясь выдавить из глаз влагу, Саша рассказал, как в условиях жестокой несвободы у его деда не было выбора, поэтому тот был вынужден заниматься традиционным сексом с ненавистной бабкой. Об альтернативных способах соития дед понятия не имел – вероломные власти тщательно замалчивали многообразие половых контактов. Именно по этой причине дедушка Сани Дыщенко многое в жизни упустил и умер в большой печали. А отец, тот и вовсе произнес на смертном одре: «Не так я прожил свою жизнь». Бесспорные трансгендеры, они злонамеренно были обречены на жизнь, полную лишений, против своей природы. Свободное половое самовыражение осталось для Сашиных предков несбыточной мечтой, о которой они даже не догадывались. Им и таким, как они, не суждено было сделать правильный выбор и прожить счастливую жизнь, полную наслаждений.