Оглядываюсь, улыбаюсь. Понимаю, что создал своего рода алтарь поклонения тебе — как глупо. Стены, люстра, мебель, колдографии — все, чего когда-либо касалась твоя рука. Все, как ты когда-то оставила.
Надо продать квартиру. А лучше — сжечь.
Дурак. Почему я не слушал тебя? Не понимал, не желал услышать?
Дрожащими пальцами хватаю перо, окунаю в чернила. Делаю в блокноте пару записей, отрываю лист — прячу в карман. Хочу запомнить ее, эту квартиру: каждый изгиб мебельных ножек, каждый узор на обивке дивана, каждую трещинку в деревянной раме окна, каждый нежно-розовый лепесточек раскидистого декабриста — ты так радовалась, когда он впервые расцвел. Мы же были здесь счастливы — правда?
Щелчок — меня засасывает в водоворот, сдавливает легкие с невероятной мощью, болезненно отзывается в животе. И я не смогу с уверенностью сказать — последствия ли это трансгрессии или мои собственные чувства, никак с перемещением не связанные.
Морозный свежий воздух бьет в лицо, приводит в сознание. Иду вперед по дорожке, выложенной каменной плитой и обильно припорошенной хрустящим снегом. Накладываю на себя дезиллюминационные чары.
Гермиона Грейнджер, ты нисколько не изменяешь своим привычкам. Пять лет прошло, а ты все так же забираешься на диван с ногами и читаешь — каждый вечер. Вижу, вязание ты не бросила: сноровистые зачарованные спицы, позвякивая, плетут замысловатые узоры из синей пряжи — напоминает детский свитер. Для дочери?
Как думаешь, если бы у нас был ребенок, все было бы иначе? Ты и представить не можешь, сколько раз я клял себя за то, что использовал защиту. Хотя, думаю, ты сама исправно пила противозачаточное зелье — не готова была заводить детей так рано. Я знаю, ты хотела сначала наладить жизнь, подняться по карьерной лестнице, обеспечить стабильность если не будущего, то хотя бы настоящего. И дети в твою картину мира на данном этапе просто не вписывались.
А тебе идет беременность — ты это знаешь? Румянец, пухлые щечки, счастливый блеск в глазах — все это тебе ужасно к лицу, даже большой выступающий живот. Ты расцвела. А вот Астории беременность не пошла на пользу: вся покрылась красными пятнами, осунулась и едва могла передвигаться без посторонней помощи. Какое ж это было облегчение для нас всех, когда она наконец-то родила. Я даже испытал тогда к ней какие-то теплые чувства — не каждый день женщина дарит тебе сына — твоего сына, плоть от плоти.
А, вижу — вот и твоя дочка, собирает замок из кубиков. Роуз очень похожа на тебя: вздернутый носик, целеустремленный требовательный взгляд, кудрявые волосы — лучше бы они были каштановыми, как твои, а не рыжими — лишнее напоминание того, кто ее отец. Могу поспорить, она такая же умная, как и ты. Не удивлюсь, если ты уже научила ее читать. Как будто нарочно сделала дочку своей уменьшенной копией: такая малышка точно не даст расслабиться моему Скорпиусу. Только очень прошу, скажи ей, что нос Малфоев — слишком уязвимое место, чтобы атаковать, хорошо?
А если серьезно — как думаешь, они подружатся? Будут ли общаться? Может, влюбятся? Думаю, они будут умнее, чем их родители. Надеюсь.
Не могу сдержать огорченного вздоха — болезненно отзывается сердце, когда в комнате появляется твой муж. Подходит, склоняется к тебе, зарывается лицом в пушистые волосы, пахнущие лавандой, смачно целует в щеку, шепчет что-то на ухо. «И я тебя», — считываю с твоих губ.
Не думал, что будет так чертовски больно. Словно тысячи крохотных осколков вонзились прямо в грудь, прошли через ребра, расцарапали артерии и вены.
Tell me you love me, come back and haunt me
Скажи, что любишь меня, вернись ко мне
Oh when I rush to the start
Когда я со всех ног брошусь к началу
Running in circles, chasing our tails
Бегая кругами, пытаясь догнать прошлое
Coming back as we are
Мы остались прежними
Хотел бы я постучать в дверь. Закрываю глаза — так и вижу тебя, выбегающую мне навстречу в своем миленьком голубом фартуке с кружевной каймой. Одна очаровательная кудряшка твоих каштановых волос упала на лоб. На щеках — румянец, а уголки губ приподняты в улыбке, такой родной, теплой. «Прости меня», — говорю, а ты мне: «Люблю тебя». И большего не надо! Жаль, что я понял это слишком поздно.
Набираю побольше обжигающего воздуха в легкие, неспешно бреду вдоль стены дома. Слышал, у вас проблемы с деньгами — удивительно, как быстро забываются деяния героев войны. Дом чудесный, правда, — ты о таком и мечтала. Вы в него совсем недавно переехали — отсюда и долг. Уверен, вы с Уизли вкалываете как проклятые, но тебе, беременной, не так уж и просто стоять на ногах по двенадцать часов в день, как раньше.
Мерлин, как бы я хотел оказаться на его месте — на месте Уизли. Я добился всего, к чему так стремился: деньги, высокая должность, положение в обществе. Забавно, однако, как легко я упустил прямо у себя из-под носа по-настоящему важное. Ведь я бы отдал все золото в мире, чтобы вот так зарываться лицом в твои волосы, целовать тебя, смотреть, как растут дети — наши с тобой, общие.