Но хуже твоей ненависти была только твоя жалость. Я долго лежал в больничном крыле после того, что сделал со мной твой ненаглядный Поттер. Что это было за заклятие? Я до сих пор нигде не могу его разыскать. А ты, видимо, знала, потому как ты очень злилась на Поттера, хоть и не говорила мне об этом. Но я же видел! Ты сидела на стуле перед моей кушеткой, хмурилась. Я тогда задался вопросом, как долго ты здесь находилась, прежде чем я открыл глаза. Поттер пропустил финальную игру сезона и был наказан отработками у Снейпа до конца года — я сказал, что так ему и надо. И ты ничего не сказала мне в ответ: не вступилась за друга, не сказала, какой я придурок — ничего. Только сильнее сжала губы.
Ты приходила каждый день, приносила зеленые яблоки, а я говорил что-то колкое и прогонял. Понимал, что ты меня жалеешь — не более. И отчасти чувствуешь себя виноватой — этого я до сих пор понять не могу. Как будто бы ты думала, что могла помешать Поттеру использовать то заклятие. Но ты не знала, что мне было раз в десять хуже от твоего присутствия, твоей жалости. Но еще хуже стало, когда ты перестала приходить.
Задумчиво подношу к желтоватому подрагивающему свету настольной лампы бокал — так его содержимое кажется темнее. А чем темнее, тем горше — это я уяснил за тот год, что не видел тебя.
Ты плакала. Ты кричала. Извивалась, как уж, билась, пыталась вырваться. А потом и на это у тебя перестало хватать сил. Беллатриса была сильней, безжалостней. Каждый твой стон, вздох, крик стоял у меня в ушах, будто все происходило в моей собственной голове. Хотелось зажать уши, закрыть глаза, не слышать, потому что я ничем не мог тебе помочь. Просто дай ей все, что она потребует, — думал я, — просто дай, и тогда не будет больно. Тогда не будут эти ужасающие крики, полные неимоверных страданий, перехватывать дыхание, резать, оставляя глубокие рваные кровоточащие раны, черные безжизненные пустоты в сердце. Я смотрел на свои руки, беспомощные, жалкие, — все, чтобы не видеть твоей пытки. Но даже оглохни я и ослепни, это бы не помогло. Беллатриса была безжалостной сумасшедшей, а ты — грязнокровкой.
Порывистым движением хватаю огневиски и залпом опустошаю бокал. Морщусь. Пойло обжигает горло, режет глаза и нос. И на мгновение — всего лишь на мгновение — я перестаю думать о тебе. На большее его не хватает.
Помню, как мы встретились в коридоре Хогвартса. Я не знал, чем заняться, решил доучиться оставшийся седьмой курс, а ты просто не могла поступить иначе. Помню, ты спешила на какой-то урок — из рук валятся учебники, волосы каштановыми завитушками рассыпались по спине. А я сидел на пыльном подоконнике и не мог сделать вдох: чувство сожаления захлестнуло меня тридцатифутовой сносящей с ног волной. Я хотел подойти к тебе, но, повторюсь, ты спешила — звучит, как оправдание. Возможно, ты заметила меня тогда. Поняла, что я хочу сказать что-то важное.
Вернуться в Хогвартс — единственное решение, правильное для меня тогда, я это всегда понимал. Первое правильное решение за всю мою жизнь, а второе — остаться там на Рождество. Тебя тоже не тянуло домой — горькие воспоминания, жалость друзей. Ты ведь гордячка, всегда ею была.
«С Рождеством», — мы столкнулись в коридоре, и это первое, что тебе пришло на ум сказать. Смешная, подумал я. И подошел ближе. Снова это паршивое чувство — вина, вгрызающаяся в плоть и выедающая все живое, что еще осталось. Мне хотелось извиниться. Тысячу раз извиниться: прости, прости, прости, прости, прости… Твои глаза забегали из стороны в сторону. Кажется, ты поняла мои мысли раньше, чем я успел их озвучить своим непривычно хриплым, глухим голосом. На глазах, твоих янтарных глазах, жемчужинами выступили блестящие капли. Одна из них осмелилась тонкой серебристой ниточкой спуститься по твоей щеке, а ты этого как будто не замечала. Но видел я — и опять уже знакомое, мерзкое, до глубины души ненавистное чувство собственной беспомощности. Ты все плакала. Хотелось тебя утешить. Поцеловал. А потом еще и еще. Пока все твои слезы не высохли.
Замечаю, что окно запотело. По замутненному стеклу наперегонки побежали капельки — кто быстрее.
После выпуска ты распрощалась со всеми своими друзьями: сказала, что тебе нужен перерыв, чтобы обдумать все, решить, как жить дальше. Никто не стал тебя останавливать.
Резко встаю из-за стола. Огневиски дало в голову — рукой задеваю бокал, и тот разбивается вдребезги, на крошечные, мельчайшие осколки. К черту — думаю я — потом уберу. Ложусь на пол, смотрю в потолок. Мы так лежали, когда только купили эту квартирку — помнишь? Крохотная, на окраине Лондона. Мы лежали вот так, как я сейчас, на этом самом полу, смотрели в этот самый потолок и представляли будущее. Ты эту квартиру сразу полюбила — думала, как ее обставить.
Месяц, другой, третий… Мир состоял только из тебя и меня, нас. И не было никого счастливее во всем белом свете!