То, что не отнять

– Спасибо. Умеем немного. Смотреть конечно приятно на такой качественно сделанный продукт, но давай одну руку прикрой грудь, другую положи на свой бермудский треугольник. Заключительный тепловой аккорд, может прижечь твои нежные участки, – Николай разгонял над телом девушки вениками жаркое дыхание печки.

Николай работал очень сосредоточенно. Для него женская нагота была источником вдохновения. Он был мастером. Непревзойдённым художником жаркого момента. Веники служили ему кистью. Тело девушки было живым и трепещущим шедевром. Широкие мазки сменялись резкими штрихами и наоборот. Шедевр сначала замер, а затем опять застонал в тягучей истоме.

– Длись минута вечно, это больше чем секс, даже тантрический. Моя оболочка истончена. Я близка к просветлению. Просветление от веника. Господи, да кто же мне поверит? Ох… – Аделаида взмахнула руками в воздухе на мгновения оставив сосредоточенно работающему вениками парильщику беззащитные интимные места для обработки кистями.

– Лежим ещё три минуты мертвяком, – Николай очень медленно и заботливо полил заранее приготовленной холодной водой распаренное тело Аделаиды затем тяжело сел на скамейку.

Они оба вышли шатаясь из парилки. Николай от усталости. Аделаида от расслабления. Сразу направились к холодному душу.

Широко скалясь за столом сидел Невский. На лавке рядом лежал Михаил Абрамович сипло вздыхая через раз.

– Николай не возражаешь я тоже пойду с девочками поплаваю? – Аделаида тряхнула мокрой головой.

Николай отрицательно покачал головой садясь за стол. Невский услужливо поставил ему полный бокал.

– Оу шиит, как же хорошо! – директор, лёжа что-то жевал, – разве такое забудешь? Из таких приятностей вся наша жизнь и должна состоять, как могут люди жить без этого? Лично я даже не могу представить, что такой отдых отсутствует!

– Ну вечно так зажигать душа устанет, необходимо окунаться иногда в серую моросящую петербургскую депрессуху. Тогда даже маленькое событие будет грандиозным отдыхом, – Николай отпив из бокала посмотрел на директора.

– Бля, хватит вашего унылого говна! Парни хорош мой мозг переключать, я только отошёл от воспоминаний о детском доме и вечной голодухе, а вы тут опять однострунную пискливую балалайку заводите. Вот лично я желаю, чтобы такие дни, вечера, да вообще время длилось вечно. Что бы отпечатывалось в мозгу раз и навсегда в подробных деталях, расписанных по минутам счастья. Чтобы как нескончаемый фейерверк, настоящие обоюдные затяжные фрикции с жизнью. Чтобы желание никогда не ослабевало. Чтобы все вокруг жили по-другому, а не так: «я сейчас эту жизнь быстренько отживу и в следующей уже точно все будет по-другому». Я такого насмотрелся, что порой сам хочу забыть это бесповоротно. Хочу помнить такие дни как этот. Этих девчонок. Каждый сантиметр их тела. Эту еду. Каждую красивую калорию. Своих друзей. И проведённое время с ними. Атмосферу этого вечера, наконец, – Невский говорил со страстью почти без пауз, его глаза лихорадочно блестели.

Девушки визжали и брызгались в бассейне не желая вылезать к столу. Самуил вылез из бассейна посмотрел что-то в телефоне и ушёл в темноту коридора. Некоторое время компания за столом молча выпивала. Николай решил налить себе коньяк. Какие-то вечно беспокоящие ноты его души отозвались внутри из-за слов Антона.

Из темноты коридора появился Самуил ведомый Максимычем.

– Ну что господа всё пучком? Приказания? Пожелания? – служитель комплекса вытянулся по струнке.

Антон отрицательно махнул рукой в сторону. Директор с Николаем даже не повернулись. Самуил с усилием, чтобы не завалится, подсел к распластанному директору.

– Вы чего тут загоняться начали? – несмотря на вялые движения Самуила медленно наливающего себе и директору коньяк голос его звучал бодро, – по моему все идёт весело и непринуждённо.

– Да не то чтобы. Михаил Абрамович начал, я обозначил, Антон усугубил. Короче, господин директор заодно с господином Невским, ну вообщем ничего нового, хотят вечного кайфа. Ну как бы помнить гуд и забыть бэд. Я думаю все немного сложнее. Просто хорошо им. Развезло, вот и эмоции и подоспели, – Николай выпил нагретый рукой коньяк. Отломил немного от большой чёрной плитки. Горький шоколад не хотел таять во рту хрустя шершавыми кусочками на зубах.

– Меня тоже развезло. И это отличный кайф, правда у меня он другой. Меня, когда мне хорошо, всегда посещает одна мысль. Греет одно желание. Я бы хотел вечно помнить своих родителей молодыми. Они конечно и сейчас ничего. Блин, но тот блеск. Та широта и перспектива, та глубина, задорность, даже задиристость в их глазах на студенческих черно-белых фотографиях. Хочу их тех живых…, наверное, больше всего. Думаю, мы были бы ещё ближе, – Самуил выбрал из груды еды крупный ярко-желтый банан.

– Нееет, не хочу забот, – у Михаила Абрамовича слово «нет», получилось по овечьи нараспев.

– Родионыч, а ты как насчёт вечного кайфа? – Невский весело кивнул начальнику охраны, слившемуся со стеной и выпавшего из общего веселья.