Тьма

Даша загорелась. Она решила немедленно ехать хоть в Москву, хоть еще дальше, для встречи с тем, кто должен стать ее первым мужчиной, а кроме того, подлинным гуру, наставившим, как «жить по правде». Однако родители никуда ее не отпустили. Во-первых, нужно было посещать школу, поскольку учебный год был в самом разгаре, а во-вторых, Даша не могла им толком растолковать: куда она собралась, а главное, зачем? В ответ на такое отношение к себе девушка решила убежать из дома, потом в знак протеста два дня не ела, но, в конце концов, все же стала принимать пищу, поскольку стороннику возрождения социальной справедливости в предстоящих боях пригодится физическая сила и ловкость. Ввиду невозможности поездки в штаб-квартиру партии она использовала для связи Интернет. Из центра ей прислали письмо, в котором поздравили с вступлением в ряды борцов и дали кое-какие инструкции для организации ячейки партии в родном городе. Первым партийным заданием стало размножение и расклейка по городу листовки, текст которой прилагался. Даша добросовестно переписала десять раз воззвание антиглобалистов и темным весенним вечером расклеила его на городских заборах. Однако листовка не произвела никакого эффекта. Если кто ее и прочитал, то все равно ничего не понял, поскольку явного проникновения американской идеологии, если не считать жвачку и сигареты, продававшиеся в киосках, в Верхнеоральске не наблюдалось. Но Даша не особенно расстроилась, поскольку понимала: поднять массы на борьбу – не такая уж простая задача. Потом она собственноручно изготовила революционный флаг, красное полотнище с черными серпом и молотом посередине. Оставалось только ждать подходящего момента для выступления. И такой момент настал. Читатель уже знает, как вела себя девушка во время митинга за освобождение Шурика из милицейского узилища. И тут случилось странное. Увидев «джинсового», Даша мгновенно забыла о классовой борьбе и международной солидарности трудящихся. Старые идолы в одночасье рухнули, на их место взошел новый кумир. Это был именно тот человек, которого она искала. Особенно ярко проявились ее чувства к нему после того, как «джинсового» принародно выпороли. Весь остаток дня Даша прорыдала. Сначала возле ложа страдальца в картошкинском доме, а потом в собственной комнате, куда почти насильно уволок девушку отец. Ее маленькое сердечко оказалось настолько переполнено любовью и жалостью, что готово было разорваться. Однако чувства Шурика к молоденькой почитательнице ничем не отличались от его отношения к другим своим приспешникам. По правде сказать, и чувств-то никаких не было. Сексуальных поползновений в свой адрес с его стороны Даша не замечала. Тогда она решила: нужно самой проявить активность, и однажды, когда рядом с Шуриком никто не присутствовал, попробовала поцеловать его. Случилось это как раз перед тем, как «джинсовый» первый раз поднялся на ноги. Сначала Даша робко чмокнула Шурика в щеку, потом, не встретив сопротивления, облобызала и оросила слезами заросшее трехдневной щетиной лицо. При этом она лепетала невнятные словеса о всепоглощающей любви и невероятной радости от общения с ним. «Джинсовый» вел себя непонятно. Он не отвечал на ласки, однако и не сопротивлялся им. Даша стала прижиматься к страдальцу, сначала робко, потом все больше распаляясь, и, видимо, сделала ему больно, потому что Шурик поморщился и рукой отстранил ее. Потом он сел и потянулся, вновь поморщившись. Тогда Даша бросилась ему в ноги, обхватила колени, укутав их своими длинными русыми волосами.

– Потом, потом, девочка… – произнес «джинсовый».

В это мгновение в комнату вошел майор Плацекин. Девушка поспешно вскочила, а Плацекин сделал вид, что ничего не заметил. Однако в отцовское сердце закрались тревога и недоверие. Впервые он посмотрел на Шурика с некоторым раздражением. Все трое всем своим видом показывали: мол, ничего не произошло. Меньше всех тушевался Шурик. Он, кряхтя, встал на ноги и, скрючившись, медленными шажками выполз на улицу. Даша и Плацекин не сказали друг другу ни слова о том, что произошло, и вскоре ушли. Дорогой майор искоса поглядывал на дочь. Та шла, опустив глаза к земле. На лице Даши написана полнейшая растерянность, и Плацекину вновь стало жалко ее до слез. Он вздохнул, потом осторожно спросил:

– Ну, что скажешь?

– О чем?

– О Шурике.

Лицо девушки порозовело. Глазки заблестели. Растерянность мгновенно уступила место выражению нежности.

– Он такой хороший, – ответствовала Даша.

– Но ведь не красавец. Да и жизнью потрепан. Тебе он нравится?

– Очень!

– Интересно, чем же?

И тут Даша стала расписывать личность «джинсового» почти теми же словами, какими недавно сам Плацекин объяснял жене свое пристрастие к Шурику.

– Влюбилась в него, что ли? – напрямик спросил отец.

– А хотя бы и влюбилась! – довольно спокойно ответила дочь.

Чувство ревности ужалило сердце Плацекина. Придурковатый урод (майор в первый раз, пускай мысленно, но обругал Шурика) замутил юную головку. Нет, с этим нужно что-то делать.