Тьма надвигается

– Коварный вы человек, – заметил Мезенцио.

– Приходится, – сухо согласился Сабрино.

– И получается, – хмыкнул Мезенцио. – Вы просто образец коварства. – Улыбка исчезла с его лица, как выливается вода из рукомойника. – Но не столь коварны, как кауниане, вначале затеявшие эту войну, а теперь начавшие расплачиваться за нелепое свое самодовольство.

– Начавшие? Это еще слабо сказано, ваше величество! – воскликнул Сабрино. – Король Ганибу в Валмиере дохнуть не смеет без нашего позволения. Король Доналиту бежал, и на престоле Елгавы воцарился ваш брат – ох, какой же плач и скрежет зубовный должен был подняться среди соломенных чучел! Я уже и не знаю, какая цена может быть выше.

– Это лишь начало. – Голос Мезенцио был суров и холоден – голос монарха, который не терпит противоречия. – Тысячу лет – больше тысячи лет – они глумились над нами, насмехались исподтишка, смотрели сверху вниз. И я говорю: не бывать больше этому! После этой войны, после нашей эпохи кауниане будут думать об альгарвейцах с новым чувством – со страхом и сердечным трепетом!

Голос его набирал силу, пока не начало казаться, что монарх обращается к многотысячной толпе, собравшейся на Дворцовой площади. В салоне воцарилась тишина. Когда Мезенцио закончил, загремели аплодисменты. Сабрино хлопал вместе со всеми.

– Долги кауниан перед нами уходят в глубь времен, – промолвил он. – Я рад, что мы заставили их расплатиться.

– Большинство соседей с давних времен в долгу перед нами, граф, – заметил король Мезенцио. – Поплатятся и они.

Как порою Сабрино, он непроизвольно обернулся на закат.

– Возможно ли это, ваше величество? – вполголоса спросил Сабрино.

– Если вы сомневаетесь в этом, сударь, я советую вам удалиться в свое поместье и оставить войну тем, у кого нет сомнений, – ответил Мезенцио, и уши Сабрино запылали. – Достаточно постучать, – продолжил король, – и трухлявая крыша рухнет хозяевам на головы.

Сабрино уставился на него. Те же самые слова он слышал уже от какого-то высокопоставленного военного после падения Фортвега. Тогда драколетчик не мог догадаться, о чем идет речь. Теперь, когда рухнуло столько прогнивших крыш, в целости осталась только одна. Сколько же лет, внезапно подумалось ему, король Мезенцио готовился к началу новой войны? Войну Альгарве объявили каунианские державы, однако Альгарве оказалась готовым к бою.

Сабрино поднял бокал.

– Здоровье его величества! – воскликнул он.

Выпили все. Не выпить за здоровье альгарвейского короля было немыслимо. Но карие глаза Мезенцио блеснули, когда он принимал почести, которые оказывали ему Сабрино и собравшиеся в салоне дворяне. Король пристально глянул на драколетчика и кивнул не спеша. Сабрино был совершенно уверен, что монарх прочел его мысли и поддержал. Просить большего – значило умолять Мезенцио разгласить слишком много. С точки зрения тех, у кого есть уши, Мезенцио, возможно, и так уже сказал слишком много.

Уши были не у всех. Одну придворную даму Сабрино уже обидел, отказавшись разъяснить загадочные слова Мезенцио. Другая обратилась с подобной просьбой не к драколетчику, а к некоему казначейскому чинуше. Тот был явно польщен ее вниманием, однако понял из сказанного (и не сказанного) королем не больше, чем сама девица.

Посмеявшись про себя, Сабрино пробрался к столу и взял еще бокал вина. Приятное тепло, наполнявшее грудь, не имело, однако, ничего общего с уже выпитым. Подобно Мезенцио, он бросил взгляд на закат и кивнул. Альгарве долго пришлось выбивать себе место под солнцем. Все соседи пытались остановить ее движение, втоптать в землю. Но когда завершится Дерлавайская война, подобное не будет под силу… никому.

«Никогда больше», – подумал Сабрино, вспомнив слова короля. Граф был уже немолод и помнил унижение и хаос, вызванные поражением в Шестилетней войне. «Больше никогда», – повторил он мысленно. Победа куда приятней. И Альгарве пойдет на все ради победы.

«Нельзя воевать вполсилы», – мелькнуло у него в голове. Если этот тезис и требовал доказательств, Валмиера и Елгава предоставили их в достатке. Теперь, как заметил король Мезенцио, они поплатились за это. Что ж, Альгарве уже платило не раз. Пришел черед его врагов.

За спиной Сабрино послышались возбужденные голоса. Граф обернулся. Янинец в тугих лосинах, рубахе с широкими рукавами и туфлях с помпонами размахивал руками под носом у рослого альгарвейца.

– Ошибаетесь, говорю я вам! – твердил янинец. – Говорю вам, я сам был у реки Раффали на прошлой неделе, и погода была солнечная – теплая и солнечная.

– Вам показалось, сударь, – отвечал альгарвеец. – Шел дождь. Лило почти ежедневно – конная прогулка, которую я задумал, была совершенно испорчена.

– Вы имеете наглость обвинять меня во лжи? – воскликнул янинец. Его соплеменники принимали обиды серьезней даже, чем альгарвейцы.

– Я не называю вас лжецом, – ответил рыжеволосый дворянин, зевая. – Маразматиком, неспособным вспомнить, что случилось вчера, – безусловно. Но лжецом – никогда.