Тьма египетская

Дважды совершив полный порядок возможных перемещений по подвальному лабиринту и не найдя способа поставить этого серолицего человека в тупик, гиксосы попытались атаковать. Двое одновременно сблизились с фехтующим крестьянином по фронту, отвлекая обе его виртуозные руки, давая третьему возможность запрыгнуть на один из столов и напасть сзади. Мегила, против их ожиданий, не отступил перед двойной демонстрацией, наоборот, перешёл в контратаку, принял мечи нападающих крест-накрест и неожиданно со страшной силой оттолкнул от себя. Пока они отбегали, цепляясь ногами за тюки, он успел обернуться и дважды ранить третьего в рабочую руку и переносицу, отчего кровь залила ему глаза.

Теперь положение дел изменилось. Теперь уже не «царский брат» был предметом охоты, а двое оставшихся гиксосов. Он, постепенно пресекая их попытки обойти его справа или слева, начал загонять их в дальнюю часть подвала, где они обречены были, забиваясь всё глубже в угол, потерять свободу движений. Вот уже у одного появилась кровавая полоса на щеке, а у второго — распоротое предплечье. Воины тяжко дышали.

За спиной у «царского брата» раздался стон, а потом крик:

   — Брось меч, Мегила!

Хека, продолжая поддерживать голову мальчика обрубком руки, во второй держал приближенный к горлу Мериптаха нож, только что вырванный из ноги первого раненого азиата.

«Царский брат» сделал шаг назад, якобы ослабляя давление на израненных гиксосов, но тут же сделал быстрое движение левой рукой в воздухе, перехватил свой нож за лезвие и метнул. Он попал точно под кадык тому противнику, что был уже ранен в предплечье.

   — Я убью его! — Мегила обернулся, пользуясь тем, что у него есть полмгновения. Оценив ситуацию, он тут же рванулся добивать второго, панически отбивающегося гиксоса. — Смотри!

Мегила выбил меч из рук почти уже несопротивляющегося противника и обернулся разъярённый. Но было поздно! Лезвие ножа медленно ползло по шее Мериптаха, подбираясь к самой большой жиле на шее мальчика. Между «царским братом» и лжеколдуном было не более пяти — семи шагов, но было понятно, что, несмотря на всю ловкость и стремительность первого, нож второго окажется быстрее.

В наступившей тишине были слышны глухие стоны и ругательства раненых воинов, шумное дыхание Мегилы и последнего обезоруженного гиксоса. Было слышно, как сглатывает слюну Хека, громче, чем потрескивает пламя светильника.

   — Если ты убьёшь его, я...

   — Не говори глупостей, человек с серым лицом, ты бы убил меня в любом случае, как бы не завершилось это дело.

«Царский брат» резко поднял клинок, видно, собираясь использовать его как метательное орудие. Хека, не моргнув глазом, погрузил острие ножа в шею мальчика. Неглубоко, но достаточно, чтобы показалась кровь.

Мериптах открыл глаза.

Рука Мегилы пошла медленно вниз и, повиснув вертикально, выпустила рукоять клинка.

   — Вяжите его! Он без оружия! — завопил Хека, имея в виду отнюдь не мальчика.

51

Фараон снова в бассейне, только теперь в своём собственном и без посторонней помощи. Как только Камос прекратил приём каких бы то ни было лекарств, состояние его стало улучшаться. Он был ещё слаб и держался на плаву в прохладной ароматизированной воде не столько силою своих членов, сколько сознанием своего нового положения. Он был теперь правитель, по крайней мере, Верхнего Египта, и изо всех сил старался вступить в управление своим собственным телом.

Фараон плавал, а верховный жрец Амона-Ра сидел в кресле на берегу, опершись затылком о высокую спинку. Он старался не смотреть ни на Камоса, ни на его младшего брата, тоже находившегося тут, в саду. Яхмос велел доставить себе обычного гиксосского коня, обычным образом осёдланного, и теперь медленно кружил меж деревьями вокруг бассейна, то и дело натягивая поводья и добродушно ругаясь. Он всячески демонстрировал свою физическую силу и отличное расположение духа. Степной зверь, чувствуя чужака, скалил зубы, тряс гривастой головой, разбрызгивал мохнатыми копытами розовый песок и испускал поминутно ветры такой силы, что плавучий фараон морщился. Длинные ноги военачальника почти касались песка, и он раз за разом оказывался на грани того, чтобы свалиться или в воду, или в кусты.

Это было заседание правящего фиванского триумвирата. Отношения между этими людьми были отравлены многими ядами, но они не могли обойтись друг без друга. И уже поняли это.