Тьма египетская

В полной темноте подвала колдун ориентировался почти так же свободно, как в освещённой солнцем комнате там, наверху. Одна была забота — не наступить на какой-нибудь флакон с острыми гранями. Значительно хуже приходилось помощнику, он не видел ничего, сразу одурел от запаха, что выразилось в сильнейшем сопении. Хека тихо хихикнул и прошёл к дальней стене, где на особом штыре висел у него светильник, заранее заправленный лёгким горючим маслом. Колдун достал из складок на поясе своё любимое кресало с петлёй, чтобы удобнее было насаживать на культю, вытащил кремень и пристроился так, чтобы скорая искра как раз упала на промасленный фитиль.

Ударил раз, ударил два. И вдруг ему стало немного не по себе. В чём дело, он понять не мог. А азиат перестал сопеть.

Хека ударил ещё раз. Пожалел, что не знает имени этого здоровяка.

Наконец в кончике фитиля завязалась крохотная огневая жизнь.

Да, азиат стал совершенно бесшумен. Куда он мог деваться? Не сбежал же!

Фитиль всё сильнее пропитывался огнём, и свет начал расползаться от него по подвалу, освещая постепенно всё шире столь знакомую хозяину картину разгрома. Проступила из темноты и огромная фигура гиксоса, только поза его показалась колдуну какой-то подозрительной. Он быстро сморгнул и сразу же увидел, что воин племени шаззу не стоит, а можно сказать, висит, потому что изо рта у него торчит лезвие, на конце которого висит большая, ярко светящаяся капля.

Азиат втянул лезвие, как язык, и медленно осел на пол, и Хека увидел длинное, тонкогубое лицо. Ему захотелось закричать, Мегила предугадал это желание, сделал запрещающее движение клинком. Иначе...

Колдун быстро кивнул.

Мегила подошёл к лестнице, что вела наверх, поднялся на несколько ступенек, протянул руку и бесшумно опустил крышку люка. Теперь можно было говорить.

   — Я знал, что ты придёшь.

   — Как ты мог это знать?

   — Понял, когда внимательно осмотрел этот подвал. Здесь всё распотрошено, но ничего не тронуто. Всякий, кто осматривает быстро, думает, что драгоценный камень вырван из дешёвой оправы и исчез навсегда. Но я оставался здесь долго.

Хека хмыкнул:

   — Что ты тут искал?

Мегила поднял с пола горсть перьев и вытер лезвие клинка.

   — Я искал средство, чтобы разбудить одного мальчика.

   — Какого мальчика?

Мегила очистил один из столов стоявших у стены, поднял с пола большой кожаный мешок и положил на стол, распустил завязки и отбросил верхнюю часть. Хека сразу узнал Мериптаха, хотя узнать его было мудрено. Он был бледнее известняка, веки коричневые, рот сердито оскален.

   — Он жив?

   — Да. Его сердце бьётся очень редко, иногда мне кажется, что следующего удара больше не будет. Прошло десять дней с того момента, как ты напоил его своим зельем.

Колдун замахал и рукой, и культей.

   — Это змея, это змея виновата. Я хотел только усыпить. Змею для него приготовил отец его, князь Бакенсети, а не я.

   — Не лги.

   — Я не лгу, не лгу, зачем?

   — Вот именно, зачем Бакенсети прятал Мериптаха от царя?

   — Не знаю, не знаю. Но он не хотел, чтобы мальчик достался Апопу. Не хотел.

   — Ты всё-таки лжёшь. Мериптах не представлял для Бакенсети никакой ценности, а угодить Апопу он всегда мечтал. Правда... — Неожиданно явившаяся мысль заставила Мегилу нахмуриться.

Хеку аж скрутило.

   — Правда, неправда, клянусь... Нет, ты не поверишь, но знай, мне незачем было его убивать. Мне он нужен был живым, таков был приказ Аменемхета. Он сказал мне, что отпустит меня, если я сделаю это. Навсегда отпустит. Я рисковал жизнью, я извивался не хуже той змеи и уже видел себя свободным.

Мегила наклонился и поцеловал мальчика в лоб.

   — Почти холодный. Послушай, а почему ты хотел уйти от Аменемхета, разве тебе плохо жилось при храме?

Колдун набычился и обессиленно сел спиной к стене.

   — Зачем ты спрашиваешь, ты знаешь это не хуже меня. Да, я был приближен, но и слишком рисковал. Меня могли узнать. Ты, например, мог узнать. Там, на ладье, я не смыкал глаз, ожидая казни и гибели. Ты бы удивился, увидев меня рядом с Аменемхетом, и не стал бы скрывать, кто я такой. Аменемхет не простил бы мне такого обмана. Он и за меньшие прегрешения бросал людей в муравейник. Поэтому и подсылал к тебе людей через глупого Пианхи, чтобы склонить к побегу.

   — Я не мог сказать жрецу, кто ты такой, потому что я этого не знаю, — сказал Мегила. Хека поёжился и мучительно скривился. — Могу тебе сказать, что ты зря меня боялся и зря боялся Аменемхета.

   — Почему зря?

   — Я уверен, что жрец с самого твоего появления в Фивах догадывался, а потом уж и наверняка знал, что ты никакой не колдун, что ты присвоил это имя, присвоил все его рецепты. Больше того, подобное положение его устраивало. Ты нужен был Аменемхету именно такой, дрожащий, готовый на самые грязные дела. Ты ведь был у колдуна учеником, я тебя помню, а когда Хека решил тебя прогнать, ты решил ему отомстить. Ты отравил других учеников, которые могли тебя выдать, и убил старика. Ты, я думаю, пошёл даже на то, чтобы отрубить себе руку, потому что все знали — у великого колдуна нет руки. Верховному жрецу в его сложных и тайных планах очень нужен был ловкий человек, способный на такие дела.