Он закрывает глаза и глубоко вдыхает. Когда он вновь открывает глаза, его зрачки расширены, осталось только узкое кольцо серого. Он опирается руками о дверь, ловя меня в ловушку своих рук.
— Ты в порядке? — его глаза исследуют мое тело в поисках ран, но все порезы и синяки уже зажили.
Я киваю, не в силах отвести от него взгляд.
— Я же говорила тебе, я ходячее чудо.
Его взгляд опускается к моим губам, и его голос усиливается рычанием.
— Он целовал тебя?
— Что?
— Камерон, — его голос скрипит. — Целовал тебя?
У меня сводит живот, и я облизываю потрескавшиеся губы.
— Ты действительно хочешь знать ответ?
Он проводит языком с пирсингом по краю зубов.
— Мне нужно знать, иначе это сведет меня с ума.
— Он целовал мою шею, — поморщившись, честно признаю я. — И часть груди.
— Это все? — он приподнял проколотую бровь. — Это единственное место, куда он целовал тебя?
Я не понимаю, почему он не решил, что это плохо, потому что так оно и есть. На самом деле, я чувствую себя шлюхой.
— Это единственно место, куда он целовал меня… но я не понимаю, почему ты ведешь себя так, будто это не имеет никакого значения.
— Для тебя это много значило? — спрашивает он. — Тебе… тебе понравилось?
Я обдумываю, что он сказал. Мне понравилось? Честно говоря, обдумав, я понимаю, что те чувства, которые я испытывала с Камероном, базируются скорее на обольщении, чем на самих чувствах. С Ашером в эмоциональном плане все мощнее и интенсивнее.
— Мне нравится, когда меня целуешь ты, — говорю я, пробегаясь пальцами по его рубашке, ощущая твердость его мускулов под ней. — Я не хочу, чтобы он снова целовал меня… только ты…
Его дыхание учащается, и глаза становятся, как у зверя, небольшая полоска серого истончается, оставляя только черный зрачок.
— Могу я поцеловать тебя сейчас?
Он подхватывает меня под ноги и поднимает вверх, мои ноги оборачиваются вокруг его талии, затем он несет меня к кровати, и мы вместе падаем. Я чувствую себя живой и бодрой. В данный момент не существует ничего, кроме меня и его.
Мои руки находят молнию на его куртке и начинают расстегивать её. Он понимает намек и наклоняется достаточно, чтобы вытащить руки и сбросить ее. На нем клетчатая рубашка, которую я неуклюже расстегиваю, но он ловит мои руки, останавливая меня.
— Ты уверена, что в порядке? — спрашивает он, затаив дыхание, его губы распухли. — Ты кажешься взволнованной.
Я расстегиваю другую пуговицу.
— Я в порядке.
— Но я не хочу, чтобы мы двигались слишком быстро, — говорит он, пока я расстегиваю пуговицы. — Ситуация и так развивается стремительно, и я боюсь, если мы начнем снова… в горячке… мы не сможем остановиться.
— Ты не хочешь этого? —
— Нет, — он проводит рукой по моей щеке. — Но неважно, чего хочу я… Имеет значение только то, чего ты хочешь.
— Я хочу тебя, — говорю я, вдыхая тишину его прикосновений, пока он гладит меня по щеке подушечкой большого пальца. — Я чувствую… я чувствую, что ждала тебя всегда. — это звучит глупо, но это правда, и она заставляет его слегка улыбнуться.
Он медленно расстегивает оставшуюся часть рубашки, выскальзывает из нее и бросает на пол рядом с курткой. Дыхание перехватывает при виде его поджарых мускулов и татуировки, покрывающей гладкую кожу. С правой стороны, прямо на ребре, изображена Ангел с черными перьями за спиной, из её глаз катятся слезы. Её черные волосы откинуты назад и переходят в перья. С противоположной стороны наколота надпись, и я пробегаюсь пальцами по витиеватым буквам:
Он накрывает меня своим телом, каждая наша частичка идеально дополняет друг друга, и я обнимаю его, сжимая плечо, притягивая ближе к себе. Он целует меня, посасывая нижнюю губу, кусая ее, дразнит колечком в языке прежде, чем проложить дорожку из нежных поцелуев ниже, к шее. Мое тело подчиняется ему, задыхаясь от желания и требуя еще больше тишины. Я хочу забыть об этой ночи. Я хочу быть с ним.