После той речи полюбили во Пскове простые люди Ульяна. Только тогда ни Гаврила, ни Томила Слепой, ни тем боле степенный Максим Яга не поддержали Ульяна. Дворян да богатых посадских людей в городе было много. Тронешь их – огромную силу против себя направишь. Не решился Гаврила на ссору с дворянством. Но нужно, нужно помочь бедным людям.
Едва подумал об этом, выкатился из-за угла, из переулочка, чернец – и к Гавриле. Как только успел заметить! Из-под рясы, целя в живот, вытащил длинный, тонкого лезвия нож. Чернец-то, сволочь, глазами в глаза, чтоб отвести взгляд старосте, а Гаврила увидал-таки подколодную змею. Рукой за лезвие схватил. Разрезая ладонь, выдернул у монаха нож. Другою рукой татя за шиворот, да рванулся кормленый пес бешено. Остались у Гаврилы в левой руке – изрезанной – нож, в правой – широкая полоса черной рясы. Этой рясой перемотал Гаврила руку. Сунул ее за пазуху, чтоб глаза людям не мозолить, чтоб кого ненароком не напугать.
Нож спрятал в сапог. И первый раз в жизни не перекрестил Гаврила лба в благодарность Всевышнему за избавление.
Быстро шел он по городу. Посмотрел, как раздают людям хлеб на неделю. Спросил, есть ли недовольные. Ответили благодарностью. Никогда, мол, еще так о людях меньших в городе не помнили, как теперь.
Прошелся Гаврила по стене. Посты проверил. Все было в порядке. У Мирона Емельянова пушку осмотрел. Как самовар чищена, глядись, коль хорош собой. Похвалил Мирона Гаврила, а тот рад, схватил тут же бархата кусок и давай ядра тереть. Гаврила его не остановил. О Мироне пушкари говорили с уважением: дурак дураком, а работящ и меток на диво, никого во Пскове метче его не сыщешь.
Со стены было видно, как возле Снетной горы на реке Великой шла работа: Хованский наводил мост. Между Любятинским и Снетогорским монастырями вместо одного, подожженного Донатом, острожка стояло теперь два. Еще один острожек Хованский поставил под самым Псковом, напротив Власьевских ворот.
Пора!
Ждать – себе вредить. Нужно расправиться с полком Хованского. Хованский засылает во Псков соглядатаев, дворяне шушукаются. А сегодня вон оно! – из Троицкого дома, от самого архиепископа, весточка. Ноет рука, нож в сапоге ноге мешает. Почтовые голуби летают над городом. Спроста ли? Вон опять идет. Высоко.
Гаврила, следя за почтарем глазами, подозвал Мирона:
– Из пищали стрелять умеешь?
– Умею.
– А из лука?
– Умею.
– Голубя видишь?
– А как же!
– Вот как еще полетит, сбей мне почтаря.
– Из лука или из пищали?
– Чем придется.
– Собью, – сказал Мирон твердо. – Стрелой возьму.
Во всегородней избе
Ах, как Гавриле недоставало Томилы Слепого! Староста собирался принять очень важное решение, а посоветоваться было не с кем. Михаил Мошницын, второй староста, только место занимал во Всегородней избе. Ни в какие дела он не вмешивался. Ничего не решал. Мол, выбрали меня, вот я и сижу. Только за все тутошние дела я не ответчик! Гаврила, глядя на молчаливых попов и дворян, прежде чем говорить, похрустел пальцами – волновался.
– Все, кто не помогает городу, – сказал наконец Гаврила, держа пылающую руку на груди, – все, кто не помогает нам стоять против князя Хованского, стоят за князя. Максим Яга, готовы ли стрельцы и ополчение выйти за город на решительный бой?
– Мы готовы! – сказал Максим Яга, тяжело поднимаясь с места.
– Хоть сегодня в бой! – крикнул Прокофий Коза.
– Сегодня не к чему идти, – возразил Максим. – Нужно обождать Доната с отрядом. У него три сотни конницы. Большая сила.
– Хованский строит мост. Хованский строит острожки под самыми стенами города, а мы чего-то ждем, – сказал с укором Гаврила стрелецким начальникам. – Хватит ждать!
– Верно, хватит, – поддержал Гаврилу поп Яков.
Поднялся Ульян Фадеев:
– Позволь мне, Гаврила, нынче сделать вылазку и разорить острожек против Власьевских ворот. Он нам помешает, когда всем городом пойдем на Хованского.
– Ты пойдешь и спалишь острожек, – сказал Ульяну Гаврила, – но не тотчас. Теперь мы должны решить большое дело.
– Не томи, – засмеялся Ульян. – Ты сегодня руку за пазухой держишь, на кого?
Гаврила побледнел, вытащил свою окровавленную, куском рясы замотанную руку.
– Видите? – Вытащил нож из-за голенища. – Этим ножом, в этой вот рясе, – Гаврила покрутил раненой рукой, – неизвестный мне человек нынче утром хотел убить меня.
Прошка Коза очутился рядом со старостой.
– Смерть! – крикнул он. – Смерть!
– Кому? – спросил Гаврила.
Максим Яга встал:
– Наш староста до сих пор ходит по городу в одиночку, его дом без охраны, а враги наши не дремлют.
Прокофий Коза тут же вызвал в избу стрельцов. Двоих отправил охранять дом Гаврилы. Двое должны были постоянно быть при Гавриле. Даже теперь, во Всегородней избе.