Тиран в шелковых перчатках

— Вообще-то, я думаю, делает. Редактор Джорджа не способен отличить его работу от моей. Они опубликовали десятки моих статей без вопросов. Джордж так и не отправил мою последнюю корреспонденцию. Письмо все еще лежит на столе в прихожей.

— Это последний репортаж Джорджа!

— Это мой репортаж, — гневно возразила она. — Я там присутствовала. Я сделала фотографии. Я написала текст. Джордж не имел к этому никакого отношения. Все это время он пребывал в пьяном ступоре. И знаешь что? Это чертовски хорошая история!

— И это делает тебя журналисткой?

— Не пытайся принизить меня, Амори. Джордж мертв. Его фотоаппарат и печатная машинка достались мне. Я добьюсь аккредитации у британцев и поговорю с его редактором. Если они не захотят платить мне зарплату, стану внештатной корреспонденткой.

— Я смотрю, ты все продумала.

— Да, пока замывала кровь Джорджа, я все продумала.

Она снова зашагала прочь, но на этот раз он за ней не пошел.

* * *

Диор заскочил в полдень, щеголевато одетый, с разрумянившимися от осеннего ветра щеками.

— У меня час на обед, — после приветствия сказал он. — Я решил проверить, как вы себя чувствуете после вчерашнего ужасного потрясения.

— Вы так добры, месье Диор. Не знаю, как бы я вчера без вас справилась.

— Ну что вы! Я слышал, причиной всему язва?

— Да. — Они оба уставились на огромное пятно на деревянном полу, которое она пыталась оттереть. — Я пробовала хлоркой, но и она не слишком помогла.

— Я раздобуду питьевой соды. В Париже совсем нет муки для выпечки, — нахмурился он, — зато соды сколько угодно.

— А она отмоет кровь?

— Да. Мне рассказал об этом мясник, когда я был еще маленьким мальчиком, и я запомнил.

— Как в романе Агаты Кристи, — пробурчала Купер. — Только почему-то это не кажется забавным.

— Вы не можете здесь оставаться, — ответил Диор. — Это больше похоже на «Гран-Гиньоль»[15], чем на Агату Кристи. По ночам вас будут мучить кошмары.

— Мне в любом случае придется искать другое жилье, я порвала с Амори. Потребовала у него развода.

— Ah, mon Dieu![16] Это было необходимо?

— Да! — отрезала она. — Было.

— Я знаю, вы, американцы, не придаете особого значения разводу…

— Неправда! — оборвала она. — Этот американец относится к разводу чрезвычайно серьезно, так же как я — к браку.

— Хорошо, дорогая, — согласно кивнул он. — Просто вы выглядите совсем больной.

— Чем дольше я с ним останусь, тем более нездоровой буду выглядеть.

В глазах Диора отразилась глубокая печаль.

— Иногда, дорогая, нам приходится мириться с неверностью красавцев, чтобы не потерять их.

— Я тоже так думала — до сегодняшнего дня. Но лучше я останусь одна, чем буду вечно страдать.

— Одиночество тоже заставляет страдать.

— К нему привыкаешь.

— Да, привыкаешь…

— Он заявил, что вынужден мне изменять, иначе у него иссякнет вдохновение. Вот как с этим жить?

— Нечто подобное мог бы сказать Кокто. Что касается меня, я не черпаю вдохновение в изменах. Я бы отдал все за возможность любить.

Она вздохнула:

— Вы пропустили обед. Я могла бы что-нибудь приготовить.

— Нет, спасибо. — Он похлопал себя по обтянутому жилетом животу, — Мне полезно изредка практиковать воздержание.

— У меня есть настоящий кофе.

— О! Это другое дело.

— Мне вообще не стоило выходить за него замуж, — проговорила она, больше для самой себя, ставя кофейник. — Это была ужасная ошибка.

Несмотря на холодный ветер, они расположились на балконе над улицей Риволи, чтобы оказаться как можно дальше от кровавого пятна.

— Жизнь — хождение по канату, — сказал Диор. — Если ты ступил на него, то, как бы его ни раскачивало, ни остановиться, ни повернуть назад уже не сможешь.

— Но можно упасть.

— Можно. Я падал много раз. И каждый раз мое сердце разбивалось.

Она припомнила, что Амори говорил о Диоре. Неужели романы, на которые он намекает, были с мужчинами? Это казалось странным, но не слишком ее беспокоило. Напротив, она почувствовала некую солидарность с ним.

— Я надеюсь, для меня это первый и последний раз.

— Упаси бог! — Он полез в карман брюк и достал связку серебряных безделушек на цепочке. — Я подарю вам один из своих, брелоков на счастье. В качестве оберега. — Он отстегнул один и отдал ей. — Два сплетенных сердечка. Они означают, что однажды вы встретите свою настоящую любовь. Берегите его.

— Обещаю, — сказала она. — А что означают остальные?

— Это ландыш — лилия долины, чтобы я всегда мог найти работу. Вот подкова — на счастье. Вот кроличья лапка. «К» — начальная буква моего имени.

Такое серьезное перечисление и позабавило, и растрогало Купер.

— А звезда?

— А! Это самое важное. Мать подарила мне ее незадолго до смерти. Это моя звезда, понимаете? Мои мечты, мои надежды и амбиции, за которыми я должен следовать, чтобы не сбиться с пути.

— И о чем вы мечтаете, месье Диор?

— О славе и богатстве — о чем же еще?

Купер улыбнулась при мысли, что даже для капризной фортуны будет странной прихотью внезапно одарить славой и богатством этого немолодого, застенчивого человека.

— Спасибо за кофе. Лучшего я не пил уже несколько месяцев. Где вы сегодня ночуете?

— Еще не думала.