Тиран в шелковых перчатках

Купер поразило выражение его лица.

— Но вы ведь надеялись.

— До нас доходили ужасные слухи. Сначала всех уверяли, что условия содержания в Равенсбрюке гарантируют чистоту и здоровье. Теперь мы слышим о болезнях, голоде, пытках. Хуже того, говорят, что нацисты систематически истребляли узников — политика экс-терминации. Тысячи — миллионы — погибли в газовых камерах, а их тела сожгли в печах крематориев.

Она не знала, как его утешить.

— Мы слышали то же самое. Поначалу не могли в это поверить.

— Я поверю во что угодно, когда дело касается нацистов. Их методы чудовищны.

Он вернулся к готовке, а она продолжила осмотр. Квартира была оформлена со вкусом, но, как догадалась Купер, скорее за счет гениальной изобретательности, чем благодаря вложению денег. Он создал роскошную иллюзию в стиле рококо, каким-то образом смягчив его женственность. Она заметила изящную китайскую ширму из желтого шелка. За ней скрывалась эротическая бронзовая статуя обнаженного мужчины, которая навела ее на мысли об Амори. А где ночует он? У той малютки-кокни? Или он с какой-то новой женщиной? Ей не хотелось надолго останавливаться на этих мыслях.

— Это ваша мать? — спросила она, рассматривая фотографию в серебряной рамке, на которой была изображена женщина в наряде эдвардианской эпохи.

— Да, это она. Не правда ли, дивная шляпка? Обратите внимание на страусовые перья.

— Вы, должно быть, очень по ней скучаете.

— Да. Хотя прошло уже двенадцать лет.

— Моя мама тоже умерла молодой. Отец так и не женился снова. Он был фабричным рабочим из Ирландии. Прошел путь до мастера, но никогда много не зарабатывал. И страстно боролся за улучшение условий труда. Когда он только начинал, люди работали по шестьдесят часов в неделю за мизерную плату. Станки и печи на фабриках были настолько небезопасны, что рабочим часто отрывало руки и ноги или они могли сгореть заживо. Он возглавил борьбу против таких условий. Но она ему дорого обошлась: он умер от сердечного приступа спустя несколько недель после того, как мы с Амори поженились.

— Мой отец — полная противоположность вашему, — сказал Диор. — Он был богачом. Владельцем огромной фабрики. Прочил меня в наследники семейного дела и пришел в ярость, когда я выбрал карьеру в искусстве. Потом он обанкротился. И теперь я содержу его и двоих братьев за счет своего искусства.

— Какая ирония.

— Кто знает. Возможно, в том, что он разорился, есть часть и моей вины.

— Как это?

— Когда отец понял, что ни я, ни мои братья не собираемся следовать по его стопам, он изъял деньги из производства и вложил в спекуляции на бирже. Великая депрессия уничтожила все его средства. Мне удалось приобрести небольшой дом в деревне, в zone попо, где он сейчас тихо проживает.

— Nono?

— Сокращение от non оссирёе. Оккупированную часть страны они называютja-ja France и обвиняют нас в том, что нам нравится жить под немцами. Но не думаю, что с моей стороны будет преувеличением утверждать, что если бы не моя работа в оккупированном Париже, мой отец и братья умерли бы с голоду.

— Вы хороший человек, месье Диор.

— Я ни то ни се. Ни ja-ja, ни nоnо.

Он появился из кухни в клубах ароматного пара. В руках у него было блюдо с огромным красным лобстером.

— Святой Толедо! — воскликнула Купер.

— Прислали мне из Гранвиля, с родины, — расцвел Диор. — Вам не кажется, что она как нельзя более подходит к случаю? Гражданка моря, соединяющего вашу страну и мою. Вы только взгляните на ее великолепный наряд! Какие цвета! А оборочки и банты! И оцените юбку. Даже Скиапарелли не способна придумать столь бесподобный костюм.

— Но почему вы решили, что это — она?

— Дорогая, я вырос у моря. Я прекрасно разбираюсь в лобстерах.

И лобстер стал празднеством для гурманов. К нему даже нашлась бутылка белого вина из Пуйи-Фюме[18].

Так роскошно Купер не трапезничала со времени отъезда из Штатов. Но в середине ужина она снова расплакалась/

— Что случилось? — встревоженно спросил Диор.

Она положила нож с вилкой и схватила салфетку, чтобы промокнуть глаза.

— Все пытались отговорить меня от замужества, но я никого не слушала.

Диор потрепал ее по руке:

— Ну это не последний мужчина в вашей жизни, следующий будет лучше.

Купер горько рассмеялась сквозь слезы:

— Я не планирую снова выходить замуж, месье Диор. Амори — моя первая и последняя любовь.

— Это сейчас вы так чувствуете. Но вы молода. Любовь не заставит себя долго ждать.

— А у вас тоже так? — осмелилась спросить она. — Стоит закончиться одной любви, начинается другая?

Уголки его губ опустились:

— Не думаю, что с меня стоит брать пример. Я не слишком… типичен.

— Я тоже. Так что же мне делать, если я ступила на канат, и его мотает из стороны в сторону, а ни остановиться, ни развернуться уже нельзя?

— Как вы сами сказали — падать.

Она взглянула на него серьезными серыми глазами:

— Тогда вы смотрите на падающую женщину, месье Диор. Остается лишь гадать, как долго это продлится и сколько костей уцелеет после падения.

Он нежно погладил ее запястье кончиками пальцев: