Тиран духа

— Чего я не пойму, так это почему ты решила обмануть сэра Джеффри, внушив ему, что ребенок — его. Если ты не хотела выходить замуж за Генри, потому что он был тебе все равно что брат, как ты могла лечь в постель с тем, кто был тебе вместо отца?

— Честное слово, Элинор, я не желала ему зла. Ты должна мне поверить. Сэр Джеффри — добрый человек. Меня, сироту, он принял в свою семью, и его первая жена заменила мне мать, которую я потеряла от страшной болезни. Клянусь, я люблю всю их семью, и земли, принадлежавшие мне, я передала Лейвенхэмам от чистого сердца. — Исабель говорила нерешительно, обдумывая каждое слово. — С другой стороны, я не думала, что придется много времени проводить в постели. Я наслушалась разговоров о его немощи и шуток насчет того, как он беспомощно терся то об одну служанку, то о другую после того, как леди, его жена, умерла. Не знаю, годы ли, горе ли иссушило его мужскую силу, только я понадеялась, что он поверит в свое отцовство и женится на мне из благодарности за единственную ночь возвращенной молодости. Я думала, что после одной-другой неудачи в постели он вряд ли станет настаивать на правах супруга, но ребенок должен был подарить ему частичку счастья. Я же смогу остаться в семье, где я выросла, но буду избавлена от грубых приставаний Генри…

— Но ты потеряла ребенка…

— …к большому горю и для милорда, и для себя. Пусть это был ребенок Генри, но он был тем единственным даром, который я могла предложить мужу в благодарность за защиту. Как бы странно это ни звучало даже для меня самой, но я любила младенца, который рос внутри меня. В конце концов я стала думать о нем как о своем ребенке, а не о ребенке Генри.

— Но ведь ты получила тот целомудренный брак, на который надеялась.

— Да, ночи сэра Джеффри, когда он успешно возделывал ниву, в прошлом.

Невидящими глазами она уставилась прямо перед собой. Потом, резко повернувшись к настоятельнице, вдруг ударила себя кулаком в грудь:

— У пахаря сломался плуг, и его пашня так и простоит свой век пустая.

Тут нечего было гадать. Исабель и была той пашней, которая жаждала быть засеянной, и вопль ее был воплем отчаяния. Сколь мучительна жизнь человека, терзаемого столь противоречивыми желаниями, подумала Элинор. Ей вспомнилось, как за день до того Исабель за столом заигрывала с ее братом, а теперь она же признавалась в том, что добровольно вышла замуж за человека, страдающего бессилием. Она испытывала отвращение к Генри за то, что он с ней сделал, но не питала ненависти к ребенку, а теперешнее бесплодие было ей ненавистно. Она нашла способ заключить безопасный брак, не осененный любовью, и в то же время хотела чем-то вознаградить сэра Джеффри за то, что он женился на ней. Элинор покачала головой. Мир определенно не состоит только из черного и белого, как учат нас, и правильные решения даются с трудом.

Неожиданно ей пришло в голову еще одно обстоятельство, еще больше запутывающее этот и без того запутанный клубок.

— Ты что, не понимала, что любой подобный брак с отцом признают недействительным, если выяснится, что ты имела сношения с сыном?

Она выжидательно смотрела на Исабель. И реакция не заставила себя долго ждать.

Исабель бросилась к ночной посудине, и ее вырвало прокисшим вином. Между приступами она судорожно ловила ртом воздух.

Элинор протерла бледное лицо жены сэра Джеффри влажной тряпицей, которую нашла возле таза с водой, стоявшего у кровати. Хотя об убийстве до сих пор не было произнесено ни слова, Элинор понимала, что Исабель вряд ли сможет еще что-то сказать. Пьяная женщина и так уже поведала немало. Единственное, что занимало теперь Элинор, это понимает ли Исабель, что только что сама навлекла на себя подозрение в убийстве Генри. Что, если мучивший ее кошмар сбылся?

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Тело убитого, накрытое простыней, лежало на деревянной скамье в алтарной части замковой часовни. Томас оглянулся по сторонам, втайне надеясь, что кто-то придет и отменит поручение или, по крайней мере, составит ему компанию. Но он, увы, был тут совсем один.

Какое-то мгновение он помедлил возле трупа, потом стянул простыню, и взгляду открылось тело того, кто совсем недавно был чьим-то сыном, чьим-то братом и — кто знает? — чьим-то любовником.

Хотя в часовне стоял пронзительный холод, от тела шел явный запах разложения. Тошнотворный сладковатый дух испорченного мяса отделялся от бледной кожи трупа и бил прямо в ноздри. Томас закашлялся. Ему захотелось сблевать, но он не позволил себе этой слабости.

— Смелее! — подбодрил он себя. — Хотя ты и принял монашеский обет, ты ведь не перестал быть тем мужчиной, каким был раньше.

Он пожал плечами.

— Хотя тому мужчине, которым ты был раньше, вряд ли такое пришлось бы по вкусу.

Томас улыбнулся собственной слабой попытке вернуть присутствие духа.