Тиран духа

— Однажды вечером сэр Джеффри пришел в мои покои, — начала Исабель тихо, но нарочно отчетливо выговаривая каждое слово. — Я лила ему крепкого вина, не жалея, и скоро он был уже совсем пьян. Не раздеваясь, мы с ним легли на мою постель. Я дала ему целовать и ласкать меня. Потом, когда он уснул, я стянула с него штаны. Бедняга! Несмотря на наши веселые забавы, его член оставался маленьким, словно у младенца! Утром, проснувшись, он увидел рядом с собой меня. Без одежды. Я показала на кровь, испачкавшую простыни, и стала плакать, говоря, что он лишил меня девичества. Кровь маленького цыпленка — старый, испытанный трюк, но он поверил. Конечно же, он ничего не помнил, но подобное доказательство вернувшейся мужской силы несказанно обрадовало его. — Она уронила голову на руки и зашлась в невеселом смехе.

— А если не он, то кто тогда…

— Честно? — губы Исабель скривились в презрительной усмешке. Она наклонилась так близко, что Элинор почувствовала жар ее дыхания. — Генри. Он был отцом того младенца. Генри меня изнасиловал…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Когда Элинор скрылась в покоях леди Исабель, Томас повернулся и направился к себе. Он уже жалел о своем обещании обследовать тело Генри. С великой радостью он переложил бы эту обязанность на кого угодно, но он дал слово, а ничто не могло заставить его взять свое слово обратно. Однако это не мешало Томасу с часу на час переносить его исполнение. Ничего не случится, если труп еще немного подождет. В конце концов, разве живые не важнее мертвецов? И уж тем более дети.

Открыв дверь в свою комнату, он улыбнулся. Затем достал из угла некий прислоненный к стене предмет, стоявший там наготове. Он сунул предмет под мышку и, словно маленький мальчик, подпрыгнул от радости. После чего снова вышел и уже походкой, более подобающей взрослому человеку, заспешил по коридору.

* * *

— Да ты совсем поправился, — воскликнул Томас, когда, войдя в комнату больного, застал Ричарда стоящим возле кровати.

Сестра Анна укутывала мальчика, заботливо подтыкая ему вокруг шеи капюшон.

— Если и не вполне, то, во всяком случае, настолько, что нам придется привязать его к кровати, если мы хотим, чтобы он лежал.

— Я здоров, дядя! — шустрый, словно заяц, Ричард подскочил к монаху и, улыбаясь, уставился на него снизу вверх. Томас улыбнулся в ответ и ни с того ни с сего подумал: вот бы и взрослые, пусть иногда, смотрели на мир так же бесхитростно, как маленькие дети. Потом он покачал головой. Если бы парнишка еще до того не успел забраться в его сердце и уютно устроиться в нем, как щенок в поисках тепла, то сейчас бы это случилось наверняка.

— Скажите, сестра Анна, окреп ли наш юный рыцарь настолько, чтобы совершить небольшую поездку верхом на славном новом коне?

— Игрушечная лошадка? — глаза Ричарда широко раскрылись. — Да, да! Пожалуйста, тетя Анна! Скажите, что можно!

Томас подмигнул Анне и произнес беззвучно, одними губами:

— Скажите «да», тетя!

Анне стоило немалого труда сохранить серьезность. Однако окончательно прогнать из глаз улыбку ей так и не удалось.

— Ладно, — сказала она, — но только совсем недолго и только по комнате. Потом ты снова ляжешь в кровать и примешь лекарство.

Томас вытащил из-за спины игрушку, которую до поры до времени прятал.

— Итак, одна небольшая поездка, — сказал он, опускаясь на колено, чтобы стать с мальчиком одного роста, и протягивая ему лошадку.

Ричард издал радостный вопль и прижал лошадку к себе. Потом отвел ее на расстояние вытянутой руки и принялся рассматривать с такой же серьезностью, какая не сходила с лица его деда.

— Я назову тебя Гринголет, — сказал он наконец, — и нам с тобой предстоит множество приключений.

— Непременно, малыш. Кругом полным-полно драконов, которых нужно победить, и красавиц, которых нужно спасать.

Ричард сморщил нос.

— Я думаю, дядя, драконов гораздо больше, чем красавиц.

— Что ты должен сказать своему дяде, Ричард, принесшему тебе такую красивую лошадь?

Не выпуская игрушку, Ричард обхватил Томаса руками и прижался к нему.

— Спасибо, дядя! Я его обожаю. Гринголет — самый красивый конь в дедушкином замке!

Когда Томас осторожно высвободился из его объятий, то понадеялся, что сестра Анна не заметит счастливых слез, от которых заблестели его собственные глаза.

— Ну и отлично, — сказал он, выпрямляясь и кашлянув, — давай, я лучше поучу тебя, как держать поводья. Гринголет — весьма норовистая лошадь.

Скоро мальчик уже скакал по комнате на своей деревянной лошадке, а сестра Анна наклонилась к уху Томаса и прошептала:

— В жизни не встречала мужчины, который бы в душе не был мальчишкой.

Томас повернулся к ней, улыбаясь и чувствуя, как лицо заливает горячая волна румянца.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

— Генри тебя изнасиловал? — Элинор с удивлением воззрилась на сидевшую перед ней женщину. Целый ураган чувств, в котором смешались ужас и скорбь, наполнил ее сердце.

Исабель кивнула. Пламя ее гнева ушло вглубь, она сидела на стуле, опустив плечи и понурившись.

Настоятельница протянула руку и нежно накрыла ладонью руку бывшей подруги.