Тинко

«Краске-хозяин» — слаще музыки для нашего дедушки. Он усаживается, будто в церкви.

— Хватайте друг дружку! — подзуживает нас Лысый черт. — Лупите! Все равно одному внизу лежать. Это так уж заведено: кто-то всегда внизу! Поколоти́те, отлупцуйте друг дружку — вот все и пройдет, и снова дружба навеки.

Фриц снимает второй чулок, засучивает рукава. Дедушка кивает мне.

— Предупреждаю вас, хозяин: мой Тинко полмешка картошки поднимает. Клянусь вам, полмешка… Давай куртку сюда, внучек, давай ее мне…

Я не отдаю дедушке курточку. Я нажимаю на ручку: дверь открывается, и я бегу прочь.

— Ах ты, разбойник! Куда это ты? — кричит мне вслед дедушка, вскочив со стула.

Но меня ему не догнать! Я уже на крыльце, спрыгиваю вниз и без оглядки несусь домой.

Ночью дедушка возвращается с песнями:

А немец он каков!
Хоть бочку выпить он готов.
Вот немец-то каков!

Значит, его дружба с Кимпелем снова налажена. Дедушка валится на кровать. Я притворяюсь, что сплю. Дедушка таращит на меня глаза:

— Так вот ты где! Сколько ж ты стаканчиков водки выпил? У Кимпеля глаза на лоб вылезли от зависти! Гм! Глянь-ка, а теперь спит, как сурок. В балансе оно что?

И снова дедушка затягивает песню:

А немец он каков…

Бабушка просыпается:

— Батюшки мои! Да что ж это со стариком моим? Да разве можно людей пугать такими грешными песнями?

По божьей воле я пою,
Как пташка под кустом… —

снова поет дедушка. Но ему не хватает воздуха. Последние слова он уже говорит. Наконец дедушка гасит свет и зарывается в подушку. От него так и разит перегаром. Я отворачиваюсь.

Но дружба с Лысым чертом хоть и налажена, да, видно, не совсем. Дедушкина ложь торчит в ней, будто шип. И, конечно же, я виноват, что в дружбе появилась новая трещина.

— Жалко тебе было вчера вечером подраться?

— Жалко.

— Что? Ишь ты, еще учить меня вздумал! Я тебе покажу, как надо себя вести в приличном доме!

— Да ты спятил, старый! — вмешивается бабушка. — Нешто хорошо в гостях драться?

— Заткнись! Ничего ты не понимаешь! Делай свое дело. В балансе оно что получается? Иной раз и под себя сходишь ради приличия.

— Дедушка, я бы Фрицу рубаху разорвал.

— Да почему не разорвал-то?

— Не хотел, чтоб мне потом говорили, будто я во всем виноват.

— Что, что?

— Ты же сам говорил: у таких людей, когда что случается, всегда надо прикинуться, будто ты во всем виноват. Ты говорил: так оно приличней получается.

— Да вчера-то ничего не случилось, дурья башка! — кричит дедушка, бегая взад-вперед по комнате.

— А вот и случилось бы: я бы Фрицу рубаху разорвал.

— Да вы поглядите только, разбойник какой! — восклицает дедушка и хватает полено.

Дверь захлопывается. Полено с грохотом ударяется об нее. Я уже во дворе.

…Нет, не хочу я больше спать с дедушкой! Прошлой осенью я все боялся нашего солдата. Я даже не хотел оставаться с ним в одной комнате. А наш солдат мне ничего плохого не сделал. Он меня только один раз потряс немного за руку, когда рассада в парничке погибла. Но я и сейчас не хочу спать у нашего солдата. Нет, не хочу! Я хочу быть один, когда просыпаюсь и когда засыпаю.

— Бабушка, постели мне сегодня в чулане на чердаке.

— Как же так? Ты разве не хочешь больше спать с дедушкой?

— Не хочу, бабушка.

— Ну, как знаешь! Но там ведь у нас света нету, Тинко!

— Я свечку возьму, бабушка.

— А ты дом не спалишь?

— Нет, бабушка, я дом не спалю.

Хоть дедушка и рвет и мечет, бабушка стелет мне в чулане. Наш солдат поставил там кровать и, прежде чем принести набитый соломой тюфяк, уложил на нее доски.

— Верно ведь, — говорит он. — Почему бы тебе не спать в своей кровати, ты у нас уже большой.

— Да, большой.

И вот я лежу в своей кровати. Язычок свечи колеблется. Октябрьский ветер так и свищет между черепицами. Мне чудится, будто бабушка ходит по чердаку. Наверно, она проверяет, погасил я свечку или нет. Я гашу свечу. Мне дорог мой чулан. Это теперь моя каморка. В темноте некоторое время еще виден язычок свечи. Наверно, мои глаза вспоминают ее свет. А когда темно, ветер на улице свищет громче. Значит, прежде свечка горела громче, чем свистел ветер?

Рядом, в светелке нашего солдата, тихо. Его опять нет. Но я теперь знаю, куда он ходит. Пуговка мне рассказал, что почти все вечера он просиживает с его отцом. И что его тянет туда? «Они все про партию говорят и про всех, кто в нашей деревне живет», — сказал Пуговка. Как-то раз они говорили про Лысого черта. Он совсем не такой добрый, как некоторые думают о нем. Не то он школьный, не то классный враг. Я-то знаю: Лысый черт совсем не добрый. Вон он как мучил Фимпеля-Тилимпеля! И все из-за кусочка колбасы! Хоть Фимпель-Тилимпель и не вернул мне моих гусеничных денег, я ни за что не буду мучить его.