Тимьян и клевер

Сияющей дланью он проникает меж рёбер Киллиана и извлекает мёртвое сердце, а взамен вкладывает своё, живое. Грудь сдавливает; волнами накатывает жар.

Киллиан резко садится, откашливая воду, и слышит вопрос:

«Как твоё имя и кто твои родители, дитя? Ты сын знатного человека?»

Он мотает головой.

«Сын богача?»

Голос возвращается не сразу.

«Я О’Флаэрти… у нас дом, поля с пшеницей… я старший сын».

Прекрасный король улыбается и протягивает руку.

«Ну, что ж, веди».

Надкушенное яблоко скатилось с холма, упало в омут и в тот же миг пошло на дно, словно сделано было из золота. Киллиан, чувствуя, как по щекам стекает горячее, солёное, сграбастал рубашку у себя на груди и сжал тисовую веточку на суровой нитке.

– Где бы ты ни был, – прошептал, – приди. Ты ведь обещал услышать.

Айвор явился тотчас же – шагнул из мёртвого тисового ствола, бледный, похожий на тень себя прежнего. Замер, не доходя двух шагов.

– Значит, ты всё вспомнил.

– Вспомнил, – не стал отпираться Киллиан. И спросил на выдохе: – Так зачем ты…

– Зачем – что? – насмешливо скрестил фейри руки на груди. – Зачем спас тебя? Захотелось.

Слова падали, словно камни на грудь ложились.

– Зачем отдал своё сердце, дурак. Я ведь не королевич или герой, какой с меня толк?

Глаза у Айвора, чёрные, словно полированный оникс, стали печальными. Он подошёл ближе, коснулся щеки компаньона ласково, как делал в детстве.

– Сердце отдают не потому, что хотят что-то получить взамен, – произнёс он негромко. – Тем более – детям… Давным-давно мои владения расстилались от моря до моря. Далеко простирали ветви тисовые леса, и кто ступал под их сень, оказывался в моей власти. Меня почитали, как божество; моей невестой была сама Боадвин, владычица морских глубин, а сестрою – Зима. Копья и луки, сделанные из тиса, несли смерть врагам, служили во славу воинской доблести, колдуны писали заклятия на тисовых ветвях… Но моё время минуло. Всё, что ныне мне осталось – это старое, прогнившее дерево, – обернулся он к помертвелому тису. – И ты, человеческий мальчишка с сердцем фейри. Не бойся, подарков я обратно не забираю. Ты проживёшь очень долгую жизнь.

Киллиан похолодел. Пальцы фейри всё ещё касались его щеки, холодные, как лёд. Ясный полдень точно померк.

– А… ты?

Айвор отступил на шаг, в редкую тень тисовых ветвей.

– Моей сестре… – начал он тихо и осёкся. – Когда сестра узнала о том, что случилось, моей сестре вздумалось погадать. Грядёт большая война; железо долго зрело, копило злобу, и скоро оно обрушится с неба. Тридцать лет людям убивать друг друга. Если мой народ вмешается и утишит гнев железа, то время бедствий сократится вдесятеро. Но фейри тогда исчезнут – останутся шёпотом ветра, мерцанием звёзд, цветением вереска, не более того. Как моя Боадвин, что растворилась в море… Так нам надлежит поступить, если моё сердце останется у тебя в груди, а я истаю. Если же мой народ отгородится от рода человеческого, то Война Железа обрушится на вас во всей мощи и выкосит две трети твоих собратьев, а мы вернёмся и станем править вами, как в прежние времена. Так надлежит поступить, если я одумаюсь и верну своё сердце… Но не бойся, мой прелестный друг! – рассмеялся Айвор внезапно и посмотрел через плечо. Потом повторил: – Я не отнимаю собственных подарков. Что отдано, то отдано. Наше время прошло – грядёт время людей.

Киллиан почувствовал, как глубоко-глубоко внутри у него, под пологом печали и ужаса, закипает гнев.

«Что за жизнь, если в ней нет места чуду?»

– Есть третий путь! – выкрикнул он яростно. Сгрёб компаньона за грудки, встряхнул. – Всегда есть третий путь, ты меня этому научил!

– Есть, – ответил Айвор. В глазах у него отражались звёзды, хотя день был ещё в разгаре. – Но ты проскочил мимо него, счастье моё; у тебя верное сердце, и отдано оно людям. А что до моей судьбы… Сколько бы ни осталось от меня, всем своим существом я желаю тебе радости, долгой и благой жизни. Ты любишь Фэй, а она любит тебя; осенью вы обвенчаетесь, а к лету у вас появится первенец. Придёт война, но не заденет вас даже крылом – таково моё желание. А я уйду, и следом мой народ… – он отступил, ускользая от прикосновения, словно дым. – Времени мне осталось до Белтайна. Как только вскарабкается на небо полная луна, засохнет последняя тисовая ветвь, и меня не станет. Так правильно.

Грудь стиснуло; дышать было нечем. Глаза резало, точно кинули в лицо горсть соли.

– Не хочу, – выговорил Киллиан с трудом. – Расскажи мне про третий путь.

Айвор только качнул головой; черты лица его были неразличимы – то ли это солнце пробивается сквозь полуоголённые ветви, то ли тени пляшут.