Тилль

Простояв так среди изумленного шепота несколько секунд, она сделала шаг в сторону позолоченных дверей и еще шаг. Таких дверей здесь, в вестфальской провинции, больше не было, кто-то привез их сюда издалека, гак же, как и картины на стенах, и ковры на полу, и гардины из дамаста, и шелковые обои, и шандалы, и две тяжело свисающие с потолка хрустальные люстры, в которых среди белого дня были зажжены все до единой свечи. Ни один герцог и ни один князь не превратил бы бюргерский дом в маленьком городе в подобный дворец. Даже папа не сотворил бы такого. Так поступали только король Франции и император.

Она шла к двери, не замедляя шага. Важнее всего сейчас была уверенность. Секундное колебание напомнит лакеям, стоящим слева и справа от дверей, что ей можно просто не открыть. Если это случится, наступательный марш будет прерван. Придется сесть в одно из кресел, обитых плюшем, и кто-нибудь явится и сообщит, что посол, увы, занят, но его секретарь сможет ее принять через два часа, и она выразит протест, а лакей прохладно ответит, что сожалеет, и она повысит голос, а лакей равнодушно повторит, что сожалеет, и она повысит голос еще больше, и прибегут еще лакеи, и она будет уже не королевой, а старухой, скандалящей в зале ожидания.

Потому осечка была недопустима. Шанс был только один. Нужно было двигаться так, будто никакой двери нет, не замедляя шага, так, чтобы с размаха удариться о дверь, если ее не откроют, а так как Квадт следовала за ней, то она неминуемо врезалась бы в таком случае в ее спину, и позор этой сцены был бы невыносим — именно поэтому они и должны были ей открыть. В этом и был весь фокус.

И он удался. Ошарашенные лакеи ухватились за дверные ручки и раздвинули перед ней тяжелые створки. Лиз вошла в аудиенц-зал. Здесь она обернулась и подала камеристке знак дальше за ней не идти. Это было необычно, королевы не наносили визитов без свиты. Но и ситуация не была обычной. Фройляйн фон Квадт остановилась в изумлении, и лакеи закрыли перед ней двери.

Зал казался огромным. Может быть, дело было в хитроумно расставленных зеркалах, а может быть, постарались придворные маги из Вены. Во всяком случае, покои были на вид столь пространны, что трудно было понять, как они поместились в доме. Они простирались вдаль, как во дворце, и море ковров отделяло Лиз от письменного стола. Еще дальше были раздвинуты тяжелые шелковые завесы, и видна была анфилада комнат, и там тоже ковры, тоже золотые подсвечники, тоже люстры и картины.

Из-за стола поднялся невысокий господин с седой бородкой, до того неприметный, что Лиз не сразу его разглядела. Он снял шляпу и отвесил придворный поклон.

— Добро пожаловать, — сказал он. — Надеюсь, мадам, путешествие было не обременительно?

— Я — Елизавета, королева…

— Простите, что смею перебивать, но лишь для того, чтобы высочество зря себя не утруждали. Объяснения излишни, я в курсе дела.

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять смысл сказанного. Она набрала воздуха, чтобы спросить, откуда он знает, кто она, но он снова ее опередил.

— Оттуда, мадам, что мне по роду занятий надлежит знать, что происходит. Задача же моя в том, чтобы понимать суть происходящего.

Она нахмурилась. Ей стало жарко, частично из-за меховой мантии, частично из-за непривычки к тому, чтобы ее перебивали. Он стоял перед ней, наклонившись вперед, держа одну руку на столе, другую за спиной, будто его одолело люмбаго. Она быстрым шагом направилась к одному из стульев перед письменным столом. Но комната была так велика и стул так далек, что ей, как во сне, было до него еще идти и идти.

То, что он назвал ее высочеством, означало признание в ней потомка английской королевской семьи — но он не обращался к ней как к королеве Богемии, не называл ее «ваше величество»; даже курфюрстиной он ее не признавал, иначе говорил бы «ваша светлость» — дома, в Англии, это означало бы мало, но здесь, в империи, стоило больше, чем статус королевского отпрыска. И так как человек этот явно знал свое дело, было крайне важно сесть до того, как он ей это предложит, ибо в то время, как он, разумеется, был обязан предложить принцессе садиться, то в случае королевы он, напротив, не имел на это права. Монархи садятся без приглашения, где им вздумается, а все прочие стоят, пока монарх не дозволит им сесть.

— Не желает ли ваше высочество…

До стула было еще далеко, и она перебила его.

— Тот ли Он самый, кого я в нем предполагаю?