Тихий уголок

К тому же, появись она на машине, Джимми и его люди увидели бы ее, запомнили бы номер. А значит, заговорщики, стоявшие за самоубийствами, установили бы ее связь с «Винилом» и Джимми, узнали бы о ее машине, и тогда пришлось бы бросить «форд-эскейп». Карманы у нее не так широки, как у федерального правительства, она не может менять машину каждый день.

В Уэствуде, близ Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, Джейн ездила по улицам в поисках того места, где однажды была на званом обеде. Адреса она не помнила, но не сомневалась, что узнает дом, если увидит его. Особняк нашелся через десять минут. Георгианская архитектура. Величественно, но без гигантизма. Крыльцо с колоннами без ограждения. Кирпичные стены, выкрашенные в белый цвет.

Джейн оставила машину в двух кварталах, на параллельной улице, и пошла к резиденции доктора Моше Стейница. Моше был судебно-медицинским психиатром и недавно, в восемьдесят лет, ушел на покой. Прежде у него, уважаемого университетского профессора, была собственная психиатрическая практика. Он периодически читал лекции в Академии ФБР в Виргинии, а иногда консультировал третий и четвертый отделы поведенческого анализа относительно трудных случаев, связанных с серийными убийствами. Тремя годами ранее Моше дал – при помощи логики и интуиции одновременно – ответ на вопрос, почему убийца, орудовавший в пригородах Атланты, вырезал и уносил с собой глаза жертв. Его доводы привели к аресту психопата Джея Джейсона Кратчфилда – в тот вечер, когда тот собирался убить восьмую женщину.

Джейн сомневалась, что посещение Моше Стейница сопряжено с серьезными рисками. Доктор перестал читать лекции в Бюро более года назад. Они не были близки, но Джейн трижды пользовалась его услугами, и они симпатизировали друг другу.

Она поднялась и нажала кнопку звонка. В дверях появился Моше Стейниц – в белой рубашке, голубом галстуке-бабочке, темно-серых свободных брюках, бледно-голубых спортивных туфлях «Скечерс» с оранжевыми шнурками. Прежде он всегда носил оксфорды. «Скечерс» – обувь для пенсионеров.

Он хмуро посмотрел поверх очков, посаженных на кончик носа, словно ожидал чьего-то малоприятного визита, но при виде Джейн улыбнулся.

– Чудеса, да и только, – сказал он. – Та самая девочка с глазами голубее неба.

– Как поживаете, доктор Стейниц?

Он взял ее под руку, провел внутрь и сказал:

– Прекрасно. А теперь, когда вы прилетели, словно свежий ветерок, стало еще лучше.

– Извините, что не предупредила.

Закрыв дверь, Моше сказал:

– Тогда не было бы сюрприза, а я люблю сюрпризы. Но что случилось с вашими прекрасными длинными золотыми волосами?

– Обрезала и покрасила. Понадобились перемены.

При росте пять футов и пять дюймов, на дюйм ниже Джейн – а на вид еще меньше, – Моше был полноватым; глаза его смотрели чуть печально, на губах играла теплая улыбка. Время настолько осторожно покрыло его лицо морщинами, настолько уважительно состарило его, что солидный возраст в этом случае казался благодатью.

– Надеюсь, я не оторвала вас от важного дела, – сказала Джейн.

Он оглядел ее внимательно, словно правнучку, которую не видел несколько месяцев и теперь удивлялся – как же она вытянулась!

– Как вы знаете, я во второй раз ушел в отставку, занимаюсь только повседневными делами, и, конечно, счастлив, когда меня отрывают.

– Я буду благодарна, если вы уделите мне один час.

– Давайте пойдем на кухню.

Она последовала за ним через арку в гостиную, где стоял рояль «Стейнвей». На его крышке были фотографии в серебряных рамочках – Моше с покойной женой Ганной, с детьми и внуками. Джейн не знала Ганну, которая умерла девять лет назад, но во время званого обеда Моше и его гости попросили ее сыграть что-нибудь. Она исполнила две вещи по своему выбору: «Лунную сонату» Бетховена и «Anything Goes» Коула Портера.

Когда посыпались вопросы об отце, как это случалось постоянно, она объяснила, что ее склонность к музыке поощрялась матерью, и отвечала так, чтобы дать понять: об отце ей рассказывать не хочется. Моше смотрел на нее с пристальным интересом и явно подозревал, что истинные причины скрытности Джейн гораздо мрачнее, чем те, на которые намекала она, хотя и не заговаривал с ней на эту тему.

Сейчас, сделав шаг или два от арки, ведущей в гостиную, Моше остановился, повернулся к ней и закрыл рукой рот, словно только сейчас сообразил, что поступил бестактно.

– До моего ухода в отставку многие студенты университета сильно обижались, если кто-нибудь использовал слово «девочка» в отношении лиц женского пола шестнадцати лет и старше. Мне советовали говорить «женщина». Надеюсь, я вас не оскорбил, назвав девочкой там, в дверях.

– Меня не волнует политкорректная чушь, Моше. Мне нравится быть девочкой с глазами голубее неба.

– Хорошо, хорошо, очень рад. Одна из причин моего вторичного ухода в отставку состоит в том, что чем инфантильнее студенты, тем серьезнее они к себе относятся. Обычно им не свойственно чувство юмора.

На кухне Моше вытащил стул из-под столика в обеденном уголке и предложил Джейн сесть.