Наутро путник проснулся от невыразимого холода. Одежда и волосы его покрылись инеем. То же наблюдалось и с шерстью скакуна. Воздух был настолько холоден, что изо рта клубами валил пар. Чтобы хоть как-то согреться богатырь принял решение развести костёр. Сия затея провалилась – не нашлось ни сухой травы, ни сколь-нибудь пригожего хвороста.
Воротились в путь. Человек, клацая зубами, рысью трусил подле скакуна, надеясь движением вывести хворь и немоготу, порождённых ночным холодом. Утренний лес был по-прежнему зябок. Тёмные дороги утопали в неприветливой зелени, а громоздкие деревья, казалось, так и норовили схватить непрошеных гостей.
Конь фыркал и шарахался от каждой тени. Богатырь бежал всё вперёд, стараясь не оглядываться по сторонам, и пытался убедить себя, что лес, как лес и ничего в нём страшного нет. Помогало слабо. Сердце от страха бешено колотилось в груди.
Верный конь трусил рядом. Его даже не требовалось держать за поводья, умная скотина последовала бы за хозяином, наверное, и в саму дедерову кузницу.
Так прошло три дня. Только на четвёртый Лучану удалось добраться до Змиевой топи.
С виду это было вполне обыкновенное цветущее поле, но богатырь не тешил себя напрасными иллюзиями. Он-то помнил страшную сказку про тихие омуты. И каждая из трясин таила в себе гораздо больше опасности, чем целое болото где-нибудь на западе от Траволесья.
Лучан напоил коня и отпустил на все четыре стороны. Негоже подставлять скотину под неминуемый удар. Случись хозяину остаться в живых, конь несомненно отыщет его, а коли нет… Зачем мертвому конь? Без надобности.
Богатырь устроил себе лежбище в тени раскидистого куста жимолости. Чтобы по утрам не донимала роса, он постелил на траву серый кожаный плащ, пожалованный ему самим Горобоем – старейшиной рода. Сверху вырос шалаш из сухих веток и коряг. Получилось более или менее сносно.
Кругом раскинулось необъятное поле, покрытое ровным ковром сочной зелени. Пожалуй, это было самое коварное болото материка. Здесь никто бы не смог разглядеть хоть самой захудалой тропинки. Змиева топь собрала в себе бесчисленное количество кочек и низин, но опять же они были скрыты от посторонних глаз ведьмовскою травой, точно подрезанной под одну гребёнку. Но самым страшным было то, что не углядишь там и трясины. Глянешь обычным глазом и видишь ясную цветущую поляну, а поди, попробуй одолеть до конца!
Змиева топь присутствовала во многих сказках и легендах племен неревов, и ни в одном сказании и полсловом не упомянуто, чтобы кто-то возвратился оттуда живым. А если, возвращались, то упырями или навями.
Устроив себе нехитрое пристанище, богатырь затаился. Ему уже случалось ходить на всяких гадов и доводилось возвращаться с победою, но на столь крупное чудовище Лучан ещё не хаживал.
Три дня он терпеливо ждал. Старался меньше спать и есть, а всё больше следить за топями. Костров не палил, а грелся старым, как мир, способом – настойкой по рецепту деда Горобоя.
Говорят, кто ждёт, тот обязательно дождётся. На склоне четвертого дня, когда предательский сон уже грозился навалиться на замёрзшего богатыря, раздались хлопки кожистыми крыльями, как у нетопырей, только больше. Гораздо больше.
Сон, как рукой сняло. Лучан встрепенулся и тихонько потянул из деревянных ножен старый зазубренный меч. Чтобы лишний раз не шуметь, он ещё давеча снял их с пояса и положил рядом с головой. Ведь всякому ведомо, какой слух у змей.
Огромные перепончатые крылья вместо передней пары лап на миг заслонили собой предзакатное солнце. Серая с маленькими костяными рожками голова на тонкой змеиной шее озиралась по сторонам. Вероятно, приглядываясь, всё ли ладно. В зубастой пасти жалобно блеял ягнёнок.
Летучий змей упал в болото с таким грохотом, что у Лучана заложило уши. Земля всколыхнулась, и коли бы богатырь стоял сейчас на ногах, обязательно бы упал. Чудовище вновь огляделось и несколько раз втянуло ноздрями воздух. Притаилось, словно что-то почуяло. Но этого не могло быть – ещё загодя богатырь обмазался грязью и болотной тиной, чтобы отбить человеческий запах.
Наконец, чудовище успокоилось и принялось уплетать барашка.
Лучан глубоко вздохнул и вознёс мысленную молитву Господу. Он подождал, пока летучий змей набьёт брюхо бараном, и тихонько выбрался из укрытия. Старики в Служке и Нижней слободе припоминали, будто бы в древних сказаниях говорилось, что сытая тварь становится менее расторопной и агрессивной.
Змей почуял чужого, когда между ними оставалось не больше сотни шагов. Чудовище быстро обернулось и, вытянув шею в струну, зашипело.
Человек встал и пошёл прямо. Он больше не скрывал свою молитву и читал её вслух немного нараспев. Звук собственного голоса и стройный мелодический размер сакральных слов успокаивал.
Воин сам не понял, как пропустил тот момент, когда бестия прекратила шипеть и рванула с места. От невероятных челюстей его спасло чудо. Только так можно объяснить то, что в самый последний момент, когда пасть исполина готова была захлопнуться, человек упал на одно колено и молнией перекатился вправо.