Тихий океан

Ботанический сад был разбит у входа в дом и со всех сторон отделен лохматым кустарником. «Редкие виды флоры», — прочитал Ашер на белой табличке. На клочке земли росли несколько кактусов, пальм и жалких побегов. С противоположной стороны двора доносился шум перемалывающих зерно мельниц. Ашер заметил, что там под каменными арками громоздилась старая утварь и ненужные приборы. Гробовщик перечислил названия растений, уверил, что выписал их из Северной Америки, Азии и Канады, и показал ему высокую плакучую иву, упомянув ее латинское наименование. «Я сейчас как раз учу латынь», — перебил он себя, чтобы тотчас же пояснить, что плакучую иву посадил сам и что ее красота и бурный рост вызывают удивление и восхищение видевших ее ботаников и студентов. Ашеру вспомнился унылый больничный сад, по которому вяло бродили пациенты в казенных пижамах и халатах. Из окна своего кабинета он часто наблюдал, как они медленно, бесцельно обходят по периметру газоны, садятся на скамьи и разговаривают друг с другом.

Тем временем гробовщик указал на скопившийся под арками хлам, пропуская Ашера вперед для продолжения экскурсии. Когда они подошли ближе, Ашер увидел кофемолки, картонных марионеток, кинопроекторы, солнечные часы, клетки для птиц и всевозможные инструменты, в беспорядке сваленные друг на друга. В общем и целом, провозгласил гробовщик, у него сорок тысяч экспонатов. Вытянутым пальцем он тыкал в отдельные предметы и, заикаясь, глотая слоги, бессвязно бормотал объяснения, которые раз от разу делались все короче, переходили одно в другое и в конце концов поглощались следующим прежде, чем Ашер успевал понять, что гробовщик перескочил к очередному экспонату. Над дверью висел макет больших серебряных карманных часов с надписью «Первый Штирийский Музей Часов». Во дворе Ашер заметил зеленый деревянный колодец, на краю которого была закреплена жестяная птичка. Когда они вошли в реставрационную мастерскую, располагавшуюся в задней части дома, там тоже теснились канделябры, церковные картины, которые гробовщик, как он уверял, самостоятельно отреставрировал, старый рентгеновский аппарат, пианино, переносные исповедальни и зеркала. Все эти вещи, с готовностью пояснил гробовщик, ему привезли на реставрацию. Он, мол, известен тем, что, поскольку изучал в университете искусствоведение и славится «некоторой ловкостью и сноровкой», может отреставрировать и даже самые сложные вещи, от которых отказываются все остальные антиквары. «А это, сами понимаете, непросто», — заключил он. В мастерской пахло плесенью и затхлостью, так что Ашер старался пореже вдыхать, а гробовщик шумно дышал ртом. За пыльным дверным стеклом двор освещало солнце. Работник положил мотопилу на прицеп трактора, другой пришел откуда-то с мотком каната. Пока гробовщик читал доклад о церковной живописи и переносных исповедальнях, Ашер внимательно наблюдал за работниками. Из недр магазина, подскакивая, вылетел разноцветный резиновый мяч и укатился под груду хлама. Прежде Ашеру доводилось слышать, что гробовщик нанимает глухонемых или тихих пациентов психиатрической больницы в Фельдхофе: и в самом деле, один из работников поднял и подал мяч выбежавшему из магазина мальчику в спортивном костюме, не сказав ни единого слова. А гробовщик между тем так заторопился, что стал произносить уже не речь, а, как показалось Ашеру, какое-то подобие стенографической записи.

— У меня мало времени, — пояснил он, выходя из мастерской и почти бросаясь к дому.

Через переднюю они снова прошли на лестничную площадку, где гробовщик возобновил прерванный доклад. При этом он завел музыкальную шкатулку, вставив в автомат металлический диск и нажав на рычажок. На лестничной площадке, на полках и просто на полу в беспорядке валялись всевозможные рубанки, сапожные и портновские инструменты, пилы, сверла, клещи, молотки, ветеринарные инструменты, жаровни для кофе, горняцкое снаряжение, приспособления для пчеловодства, а также курительные трубки, мундштуки и кальяны самого разного вида и самых разных эпох.