Тихий океан

Потом они заехали в Мальчах к гробовщику, так как арендаторши старика просили Цайнера оплатить от их имени счет за похороны. Цайнер собирался еще купить прокладки для водопроводного крана, зайти в мастерскую, посмотреть, не готова ли борона, которую он повредил прошлой весной, и еще подстричься в местном трактире. Там подрабатывает один человек, который в плену освоил ремесло цирюльника. Это дешевле, чем в парикмахерской, уверял Цайнер, да и пока ждешь, можно стаканчик пропустить. На стенах амбаров и риг на полях кое-где еще мелькали плакаты с исполинским портретом председателя земельного правительства. Дождь и ветер изрядно их потрепали, один, надорванный, свисал так, что от лица осталась только половина. Небо было серое, в золотистых разводах. Цайнер свернул с шоссе. Усадьба гробовщика состояла из нескольких больших построек. По левую руку располагалась мельница с погрузочной платформой, на которой лежали мешки. Позади платформы виднелся продуктовый магазин с пестрящей рекламными плакатами витриной. За стеклом хлопотала толстуха в черном свитере.

— Входите, он дома! — крикнула она из глубины магазина.

В передней с высоким потолком за столом стоял гробовщик, склонившись над каким-то предметом. Не успели Цайнер и Ашер войти, как он заговорил. Говорил он нервно, заикаясь, лихорадочно, безостановочно и так невнятно, что Ашер только спустя некоторое время стал его понимать. Стены сплошь покрывали картины и часы, причем на одних часах была изображена Дева Мария в широком красном плаще, и Ашер с интересом ее порассматривал. Плащ ее закрывал весь циферблат, тогда как голова и кисти рук казались совсем крошечными. А еще Ашер обратил внимание на стоящий в комнате старинный оркестрион[7], но сама комната все-таки производила впечатление унылое и скучное.

— Оркестрион я отреставрировал сам, — заверил гробовщик Ашера.

Он открыл его и завел. Под звуки неровной, визгливой мелодии Ашер смотрел, как вращается деревянный валик. Тем временем Цайнер расплачивался с гробовщиком. Гробовщик, на котором был серый рабочий халат, пересчитал деньги и рассовал купюры и монеты по карманам.

— Пока дороги не построили, батраки на телегах привозили покойников в церковь, — внезапно произнес он. — Вот, например, хотя бы хозяин церковного трактира в Санкт-Ульрихе, уж сколько он покойников на кладбище перевозил, а конюх Туррахера…

Он ненадолго замолчал, а оркестрион как ни в чем не бывало играл себе дальше.

— У одного крестьянина хранились погребальные доски[8], для торжественного прощания с усопшим. Вот эти доски забирала родня, а потом укладывала на них обмытого и обряженного покойника. Ночью родня и соседи устраивали бдение у тела покойного. Мужчины сидели отдельно от женщин и играли в карты, а женщины молились. Сейчас все реже устраивают прощание дома, там, где в общинах есть морг, мы забираем покойников и устраиваем прощание на кладбище…

Он бросил взгляд на стол, на котором лежали карманные часы.

— У меня два катафалка, столярная мастерская для изготовления гробов и прозекторская, выложенная кафелем. Где нам не проехать на машинах, покойников забирают пожарные и привозят к нам.

Прядь густых, зачесанных назад волос падала ему на лоб, а когда он говорил, становились заметны золотые зубы. Он был маленький, толстенький, с резкими, порывистыми движениями. Поглядывая во время своего рассказа то на Ашера, то на Цайнера, он сцеплял ручки на животе и потирал кончиками указательных пальцев подушечки больших, так что раздавался негромкий скрип.

— Если хотите посмотреть музей, я заеду за вами позже. А сейчас я спешу, — сказал Цайнер.

Когда он ушел, гробовщик представился. Он-де историк, ботаник, музыковед, реставратор, автор нескольких изобретений и препаратор. Кроме того, он помещик, садовник, ученый, композитор, художник и коммерсант. Он снял рабочий халат, повесил его на крючок, натянул пиджак и вышел во двор.

— Через два часа у меня похороны, поэтому придется поторопиться, — предупредил он.

Ашера вновь удивила его манера говорить. Едва начав экскурсию по музею, он перестал заканчивать фразы и ограничивался тем, что часто только намечал их содержание.

Он начинал излагать какую-нибудь мысль и тут же бросал, ухватившись за новую, и Ашеру показалось, что они, как ночные бабочки, порхают вокруг источника света: подлетают, приникают к нему и, падая, исчезают во тьме.