Тихий Холм. Постскриптум

– Господи, да нет же! Иначе она вела бы себя совершенно по-другому, уж доверься моему опыту. Дело в чём-то другом. С тех пор, как умер Калифорнийский Старик, её будто подменили.

– Может, на самом деле он её незаконный отец? – неуверенно предположила Кэрол, заработав ещё один выразительный взгляд со стороны подруги.

– Вряд ли. Ты видела, как Шерил держалась сегодня днём, когда мы поехали на затмение? Она же спала наяву! Я вообще испугалась, как бы она не начала храпеть, когда я с ней разговаривала.

– Ну да, – согласилась Кэрол, – было что-то такое.

Они ненадолго погрузились в воспоминания, ещё не успевшие поблекнуть под ржавчиной времени. И найденное там их совсем не порадовало. Мерно гудел холодильник на кухне. За окном на тёмном небе собирались тучи, которые к вечеру всё-таки осилили долгий путь до города.

– Знаешь, – нарушила молчание Роуз, – я бы сказала, что она чего-то – или кого-то – до смерти боится.

– Настолько, что сбежала, не сказав ни Колину, ни нам, куда держит путь, – подхватила Кэрол; на её чистом лбу появилась морщина. – Прямо детективный роман какой-то. Не увлеклись ли мы немножечко, а?

Она натянуто рассмеялась, но Роуз хмуро ответила:

– Может быть. Но посуди сама: мы не знаем о Шерил Мейсон считай что ничего. Она никогда не рассказывает о своём прошлом. Лишь повторяет из раза в раз, что детство провела в Портленде, потом с отцом переехала сюда. Из такого большого города, как Портленд, в самую гущу захолустья… Неспроста это.

– И ещё этот странный старик, – кивнула Кэрол. Смеяться ей расхотелось. – Господи, как я его ненавидела. У него такой тяжёлый взгляд… как будто видит тебя мёртвой, лежащей в гробу.

– Хотела бы я знать, что творится у неё в голове, – вздохнула Роуз.

– Ага. И ещё интересно, что Шерил на самом деле делала в Лос-Анджелесе. Помнишь, она жаловалась, что город просто ужасен? И прилетела уже какая-то повёрнутая…

– Помню, – Роуз стряхнула наваждение и решительно подняла учебник со стола. – Ладно, она же сказала, что вернётся в понедельник. Будем надеяться, так оно и будет. Мы всё равно не в силах ничего сделать.

Она хотела закончить затянувшийся разговор и углубиться в чтение, но Кэрол не собиралась отпускать её просто так:

– А что сказать Колину? Он же так и так будет трезвонить.

– А? – она с неохотой оторвала взгляд от ровных машинописных строк. – Ах Колину… Да ничего. Говори то, что велела Шерил: наверное, ночует у других подруг.

– Как будто у неё вагон «других подруг», – хмыкнула Кэрол. Роуз сделала вид, что не услышала, переводя взгляд со строки на строку. Она отлично поняла, что хотела предложить Кэрол: рассказать Колину всё, как есть, включая то, что Шерил наказала ни в коем случае не сообщать ему, что она уезжает из города. Роуз на секунду тоже показалось, что так будет правильнее. Пусть Колин обижается, пусть приходит в ярость… главное, он обязательно попытается что-то предпринять, отыскать Шерил, а не валяться на диване, как они. Это важней.

Ну уж нет, возразила она. Я не могу так предать Шерил. Она попросила, и я выполню её просьбу. И Кэрол тоже нужно предупредить, чтобы не трепалась.

Но почему-то не сказала ни слова. Колин сдержал обещание: телефон за ночь больше не подавал голоса.

Колин медленно, почти сомнамбулически вернул трубку на место и так же не спеша перевёл взгляд на часы. Половина двенадцатого. Кампус закрыт на ночь; Шерил уже не вернётся. Нет смысла ждать и беспокоить девушек, если он не хочет нажить себе врагов.

Он встал и прошёлся по комнате, вслушиваясь в невыразимую, угнетающую тишину в доме. Он привык жить один, но сегодня вечером безмолвие этих стен давило на плечи. Он мог бы включить стереосистему, но знал, что легче не станет. Совсем наоборот.

Шерил, куда ты подевалась?

Как хорошо было в тот вечер – Денвер, мурлыкающий из колонок, и холодный лимонад, и алое покрывало, на котором возлежали они. И как плохо сегодня, с ощущением надвигающейся потери, посреди роскоши, дарованной родителями. Откуда взялось это ядовитое чувство? И когда?.. Колин сел на стул и попытался вспомнить. Когда он подъехал за девчонками в кампус, он был на седьмом небе. Во время восхождения на гору счастье только возрастало, потом… ну да, это началось в миг затмения, когда всё потемнело, поселив в сердце не тающую от жары льдинку.