Тихий гром. Книга четвертая

Виктора Ивановича знал Степка Захаров еще с довоенных времен. Сначала — только в лицо, потом года три — по имени-отчеству. Но до минувшего марта не догадывался, чем занимается этот человек. А фамилия стала ему известна совсем недавно. Таинственность, окружавшая Данина постоянно, и его простота пленили Степку, потому любую просьбу его парень выполнял охотно, с готовностью.

Сунув за пазуху с полсотни листовок, вышел Степка из душной типографии в ночную морозную стынь. Снега не было еще. Нога то и дело натыкалась на застывшие кочки грязи. Из города надо выйти мимо татарского кладбища, степью свернуть к урозаевским дачам, а потом по льду пересечь речку Увельку и по косогору подняться к поселку. По дороге идти намного дальше, да и у моста наверняка пост казачий стоит.

От быстрой ходьбы разогрелся парень, куртку ватную распахнул. Поясок на рубахе затянул потуже, чтобы листовки не выпали. Степью-то даже лучше идти, чем дорогой. Возле дач — роща, у берега, внизу, — заросли таловых кустов. Спустился в них, пошарил взглядом по косогору на той стороне — тихо, безлюдно. Выбрался на лед, притопнул — крепко, лед чистый.

Отвалил от берега, на ровном просторе жутковато стало. Под ноги-то глядеть некогда. Звук от каждого шага, как по барабану… Стал скользить подошвами, словно на лыжах. И… вдруг заметил: на середине косогора что-то чернеется. Тормознул, да, видимо, лед тоньше тут оказался, и ухнул в воду чуть не до плеч. Ломаясь, лед затрещал, загремел.

А впереди-то конный дозор казачий стоял, оказывается. Услышали шум казаки и к речке двинулись. А Степка, выскочив из полыньи, сунул под лед мокрые листовки и, скользя и раскатываясь, пустился обратно в кусты тальника. Там затаился. Вода с него текла, и нестерпимый озноб колотил.

Подскакав к речке, остановились казаки, но въехать на лед побоялись — не выдержит. Двое их было. Выстрелили по разу в темноту противоположного берега и поворотили коней обратно. Степке пришлось еще подрожать, пока дозор отдалится на прежнее место. А потом из кустов — в рощу, и выше, выше — в степь.

Колючий ветер не доставал его там, внизу, путался в кустах, зато теперь, в голой степи, прошивал до костей. Куртка сверху ледком подернулась, штаны затвердели — колом стоят. А в сапогах водица хлюпает. Одно спасение — бежать. Так и бежать-то быстро дух захватывает. Домой до Токаревки — ближе, да и то версты четыре будет. Туда и вдарился.

13

Ждет деревня нового хлеба, как праздника. Поиздержались мужики, потому сразу после первого обмолота целый обоз с хутора поднялся на мельницу в Троицк. Рословы от трех дворов по возу снарядили. Филипп Мослов — два, Проказины — два, кум Гаврюха, Бондарь Демид, Шлыковы — два, Чулок тоже два воза нагрузил.

Сговорились заранее. С вечера все приготовили: телеги смазали, мешки уложили. Выехали утром задолго до свету. По мерзлой, кочковатой дороге не ускачешь скоро-то с возом. Демид Бондарь — впереди, Гаврюха — за ним, и все прочие в том обозе выстроились. Григорий Шлыков замыкающим оказался. Всю дорогу ехали шагом, а лошадки от тяжкой дороги взмокли, пар валил от них на морозце утреннем.

Рассвет застал их на дальнем подъезде к городу. Вдруг сбоку, из колка, два верховых казака показались. Один шагом поехал к обозу, наперерез, а второй поскакал куда-то вперед. Вроде бы на Солодянку прицелился. Никого это не всколыхнуло, мало ли их мотается по дорогам.

Оставшийся казак тихим шагом ехал и, по всей видимости, не собирался дорогу обозу пересекать. Путь его скрестился с последней подводой.

— На базар? — спросил он у Григория Шлыкова.

— Какой же базар, коли запрещена вольная торговля хлебом, — ответил тот. — На мельницу.

— Ну, на мельнице ноничка не завозно, — в ус казак усмехнулся, — скоро смелете!

Придержал он коня, а потом повернул его обратно туда, откуда приехал.

По длинному пологому спуску дорога повела к речке. Меньше версты до нее осталось. И тут слева из-за бугра казаки выскочили — целая сотня. Впереди на высоком гнедом коне офицер скакал.

— Стой! — заорал он издали, махая шашкой. — Остановись, мать-перемать!

Вихрем летела сотня наперерез обозу. С казаками шутки плохи — натянул вожжи Демид Бондарь. За ним и все остановились. Не ускачешь от верховых с возом-то по такой дороге.

— Хлеб ваш конфискуется для военных нужд! — прокричал, подъезжая, сотник. — Поворачивай за мной!

Развернувшись, обоз двинулся в Солодянку. Мужикам не только вслух возмущаться, словом перекинуться нельзя было, потому как в кольцо взяли их казаки, со всех сторон окружили. Пиками их огородили, будто великих преступников, душегубов сопровождают.

Так и по Солодянке вели до какого-то большого амбара. Там приказали мужикам высыпать зерно. Ни взвешивали его, ни документа никакого не выдали. А потом отпустили с миром. Даже не спросили, из какой деревни попались им мужики. Опорожнили все мешки у них и отпустили.

Пока ссыпали зерно, лошади успели малость подкормиться. А потом напрямую домой вдарились. Хмурые все, озлобленные.