Тихий Дон. Книга 1

Понадобились не годы, а десятилетия для того, чтобы понять всю ошибочность подобных представлений и о Шолохове, и о Григории Мелехове как человеке с неразвитым сознанием, бездумно мечущемся между двумя берегами в революции. Сегодня стало очевидно, что путь героя «Тихого Дона» – это не бессознательные поиски укромного места в развороченном, озверевшем мире. Это восхождение – через утраты и разочарования – к правде, «под крылом которой мог бы посогреться всякий».

Запечатленный в «Тихом Доне» мир народной жизни своей полнотой и всеохватностью очевидно противостоял однозначным идеологическим доктринам того времени, как, впрочем, и последующих периодов.

По поводу только что напечатанной третьей книги Шолохов заявил: «…у меня опасение, что эта книга будет встречена критическими возражениями… Третья книга, являясь продолжением первой и второй, очевидно, должна будет вызвать если не неодобрительные отзывы, то большие возражения»[26]. Предвидение его не обмануло.

Предметом наиболее резких критических оценок стал в 1930-е годы главный герой шолоховского произведения – Григорий Мелехов. Он вошел в текущий литературный процесс, в сознание современников так независимо и уверенно, словно его давно и с нетерпением ждали. В действительности это так и было. Мелехов сразу же отодвинул на второй план в прозе 1920-х годов «крестьянских детей», которые взирали на представителей «внешнего» по отношению к деревне мира с чувством собственной неполноценности.

Своей самобытностью и душевной силой он затмил не только пришедших со стороны, но и тех из своих земляков, которые связывали надежды на будущее благополучие лишь с отрывом от крестьянской жизни.

Шолохов создавал своего Григория Мелехова не как легенду, не как поэтическое предание о некогда бывшем человеке, но как образ героя, всем содержанием своей судьбы участвующего в современной ему действительности. При этом он, конечно, не безупречен в своих поступках и суждениях, о некоторых из них он впоследствии сожалеет. Но есть ценности, отношение к которым он не меняет ни при каких обстоятельствах. Так, например, оценки шолоховского героя бывают чрезвычайно резкими, если они касаются отдельных представителей крестьянства. Но из уст Григория Мелехова никогда не срываются уничижительные определения народной массы в целом.

Герой Шолохова в таких случаях неизменно сохраняет достоинство и выдержку, что, конечно, является не только свойством его характера, но и выражением эпической сущности образа. Любой другой персонаж «Тихого Дона» может быть лишен способности осознавать высший смысл бытия народа, но только не Григорий Мелехов. Духовный потенциал личности шолоховского героя, его человеческое очарование вошли в сознание миллионов читателей так органично и естественно, что стали достоянием всех и каждого в отдельности.

Творчество Шолохова породило уже в 1930-е годы пристальное внимание к личности самого писателя. Многие из тех, кому были дороги судьбы родного искусства, кто искренне чувствовал свою причастность к развитию отечественной литературы, увидели в Шолохове воплощение мечты об истинно народном художнике. Писатель И. И. Катаев, пожалуй, первым среди современников выразил понимание того, что в творчестве Шолохова решалась центральная задача отечественного искусства – органичное воплощение идеала народности: «Михаилу Шолохову в изрядной мере присуща… мужественная сила… Дух его творчества глубоко демократичен. Его привязанность, его страсть к народному, к казачьему искусству, к песне общеизвестна, и прелесть народного ума и вдохновения живет в его книгах»[27].

Завершение романа «Тихий Дон»

Четвертая книга «Тихого Дона» стала итоговой в эпопее. В феврале 1940 года в одной из центральных газет Советского Союза было напечатано сообщение: «На днях писатель-орденоносец М. Шолохов сдал издательству „Художественная литература“ две последние части (7-ю и 8-ю) „Тихого Дона“… В ближайшие дни четвертая книга сдается в набор… Она будет издана в срочном порядке… Восьмая часть романа будет опубликована в одном из выпусков „Роман-газеты“»[28]. Эта весть, с интересом воспринятая читающей публикой, стала свидетельством того, что пятнадцатилетняя работа писателя над эпопеей наконец была завершена. Огромный четырехтомный труд теперь давал полную возможность осмыслить ответы на поставленные ранее при обсуждении романа вопросы. Смыслы самых глубоких и сложных прозрений Шолохова предстали перед читателями во всей своей полноте. Это не значило, конечно, что они оказались и простыми для понимания. Постижение глубинного и подлинного их значения составило предмет напряженных размышлений на протяжении десятилетий.