Тигр спускается в долину

Я сидел, освещенный ярким светом юпитеров и бесконечными вспышками фотокамер, и старался казаться совершенно спокойным, отвечать на вопросы уверенно, демонстрируя при этом хорошее чувство юмора. Сикорская тоже вела себя достойно, она блистало своей красотой, и я видел по глазам мужчинам, что они просто балдели от одного ее вида. Зато кому не удавалось скрыть своего волнения, так это Жигайлову, у него было совершенно белое, словно закрашенное мелом лицо, а говорил он путано, в добавок тихим, запинающимся голосом.

Хотя мы все трое были равноценными участниками этой сделки, почему-то большинство вопросов было адресовано мне. Журналисты словно бы чувствовали, кто здесь главный, кто рискует больше всего. И их интересовало буквально все.

После пресс-конференции все были приглашены на фуршет. Я выбрал редкий момент, когда рядом с Яной вдруг никого не оказалось, подошел к ней. После нашего разрыва мы вели исключительно официальные разговоры, да и то преимущественно по телефону.

Она посмотрела на меня как-то отстраненно.

- Вы довольны? - спросил я. - Все получилось так, как вы хотели?

Мне было очень трудно говорить ей вы, язык просто не поворачивался при произнесение этого местоимения, но нынешний характер наших отношений требовал именно такого обращения.

- Да, я рада, - впрочем, безо всякой радости в голосе ответила она. - Сегодня мне звонили братья. Они объявляют нам войну.

- ^Этого следовало ожидать.

- Конечно, - подтвердила она, - для этого я все и делала.

- Ты хотела, чтобы между нами началась бы настоящая война? - От изумления я перешел на ты.

- Это единственный способ для меня стать свободной.

- И ты решила использовать меня?

Яна долго не отвечала.

- А почему бы и нет, чем ты лучше других, - вдруг произнесла она и отошла от меня.

Мне понадобилось некоторое время дабы прийти в себя. Разумеется, я с самого начала понимал, что она действует далеко не бескорыстно и ею движут не только желание избавить мир от злодеев. И все же я сразу поверил ее словам, и не только и даже не столько ее словам, сколько ее глазам, ее голосу, ее неистовым ласкам, что она испытывает ко мне нежные чувства, что я для нее дорог, насколько вообще для нее может быть кто-либо дорог. И, понимая это, я может быть, и пошел на такой риск, подписав это безумное соглашение, которое больше напоминало мне собственный смертный приговор. Я вторгся в ту запретную зону, куда мне нельзя было входить ни за какие сокровища мира. И вот теперь выясняется, что я в этой партии сыграл роль пешки, которую жертвует ради интересов короля. Вернее, королевы.

Мною вдруг овладела такая обжигающая и слепая ярость, что я был готов крушить здесь все подряд. Я крайне редко теряю самообладание, но если это со мной происходит, то из меня выходит такой могучий поток разрушительной энергии, я отдаюсь гневу столь полно, что мне самому становится страшно. В моей жизни было несколько эпизодов, когда я каким-то чудом останавливался на самом краю от того, чтобы совершить непоправимое.

Я чувствовал, как с каждой секундой теряю контроль над самим собой, но ничего не мог поделать, наоборот, я с каким-то мазахистким наслаждением как бы со стороны наблюдал, как все гуще скапливается внутри меня могучая энергия взрыва. Вокруг ели, пили, болтали, смеялись ничего не подозревающие люди, я же ощущал, что еще пару мгновений - и бомба взорвется.

И снова в самый последний момент на помощь пришел ко мне его величество господин случай. Правда можно ли назвать это случаем, я не уверен. Каким-то чудом пристально наблюдавший за моим поведением Облонский почувствовал, что со мной творится что-то неладное. И в тот самый миг, когда я был уже почти совсем готов взорваться, он крепко схватил меня за руку и почти потащил к двери.

Я сопротивлялся и не сопротивлялся одновременно. С одной стороны энергия взрыва требовала выхода, но с другой - каким-то незатронутым этими ощущениями краешком сознания радовался тому, что меня спасают от всемирного позора.

Надо признать, что Облонский вел себя великолепно. Он стал что-то говорить мне, кажется рассказывать анекдот, перемежая слова громкими раскатами смеха, тем самым всячески внушая мне, что между нами происходит веселый разговор. Это было сделано более чем своевременно, так как многие заметили неадекватность моего поведения и стали бросать на меня любопытствующие взгляды.

Облонскому удалось вывести меня из зала, затем он довольно бесцеремонно втолкнул меня в какую-то комнату и закрыл дверь. На наше счастье в помещение никого не было. Зато на столе стояла бутылка с минеральной водой. Он взял ее брызнул из нее мне в лицо.

Я с удивлением и возмущением взглянул на него.

- Извините, Олег Владимирович, но вам нужно успокоиться, - сказал он. - И вам лучше сесть.

Я покорно последовал его совету. Вода стекала с лица на пиджак и рубашку, но этот небольшой душ действительно помог мне взять себя в руки.