Тигр снегов

– Хи тамарики коу? Ты теперь мужчина, Йен; настоящий мужчина.

– Да, – сказал Бэллард. – Я вырос. Спасибо, Тури.

Тури смотрел, как они надевали лыжи, и, когда они двинулись по склону, удаляясь от дома, помахал рукой и крикнул:

– Хэре ра!

Бэллард посмотрел через плечо назад.

– Хэре ра!

Они поехали назад к шахте.

Послеполуденное солнце прибивалось сквозь окна зала, отражая разноцветные лучи от витражей. Пятна света лежали на столах; графин с водой перед Бэллардом казался красным.

Дэн Эдвардс чуть ослабил галстук, мечтая о холодном пиве.

– Скоро они сделают перерыв, – сказал он Дэлвуду. – Лучше бы старине Гаррисону поторапливаться. Весь этот треп о снеге совсем не охлаждает.

Гаррисон налил себе в стакан воды и сделал глоток. Поставив стакан, он произнес:

– Значит, Вы взяли пробы снежного покрова на западном склоне в присутствии мистера Бэлларда. Что же Вы обнаружили?

Макгилл расстегнул кожаную сумку и вытащил стопку бумаг.

– Я написал подробный доклад о событиях, произошедших в Хукахоронуи – с технической точки зрения, разумеется. Я предоставляю этот доклад комиссии.

Он вручил доклад Риду, который передал его Гаррисону.

– Часть первая содержит результаты первых проб снежного профиля, которые были представлены руководству шахты, а затем – муниципальным властям Хукахоронуи.

Гаррисон бегло пролистал страницы, нахмурился и передал их профессору Роландсону. Они недолго, шепотом совещались, потом Гаррисон произнес:

– Все это прекрасно, доктор Макгилл; но ваш доклад представляется узкоспециальным и содержит математические формулы, недоступные пониманию большинства сидящих здесь. Поскольку это открытое слушание дела, не могли бы Вы сообщить результаты Ваших исследований на языке, который понимали бы другие кроме Вас и профессора Роландсона?

– Разумеется, – сказал Макгилл. – Конечно, я так и рассказывал жителям Хукахоронуи.

– Пожалуйста, приступайте. Учтите, что вам могут задавать вопросы, в частности, профессор Роландсон.

Макгилл сложил руки перед собой.

– Снег – не только вещество, но и процесс, который находится в непрерывном движении. Снежинка, падая на землю, становится частью всего снежного покрова. Это шестигранный кристалл, не очень устойчивый, и с него начинается процесс сублимации – нечто вроде выпаривания. Постепенно кристалл превращается в маленькое круглое ядрышко. Это называется деструктивным метаморфизмом и приводит к высокой плотности, поскольку весь воздух как бы «выдавливается» наружу. В то же время, из-за процесса испарения, в снежной массе почти не остается воды и, благодаря низкой температуре, отдельные ядрышки скапливаются вместе.

– Это не очень прочное образование, не правда ли? – спросил Роландсон.

– Не прочное, если сравнивать с другими веществами.

Роландсон кивнул, и Макгилл продолжил.

– Следует принять во внимание температуру снежного покрова. Она непостоянна – нижняя часть теплее верхней и образует таким образом температурную кривую на графике. Если Вы посмотрите на график номер один, то увидите температурную кривую первых пяти проб.

Роландсон пролистал страницы.

– Если она отклоняется, то ненамного – не больше, чем на два градуса.

– Достаточно для следующего этапа этого процесса. В снежном покрове все еще достаточно воздуха – относительно теплый воздух начинает подниматься со дна, вызывая одновременное испарение воды. Она оседает на более холодных ядрышках сверху. Так развивается строительный процесс, называемый конструктивным метаморфизмом, и начинает формироваться новый кристалл – кристалл в форме чашки.

– Не могли бы Вы описать этот кристалл, доктор Макгилл?

– Он имеет форму конуса с углублением в тупой части – как чашка.

– И каких же размеров этот «чашечный» кристалл?

– Хорошо развитый кристалл может достигать половины дюйма[1] в длину, но обычно большинство из них – не больше четверти дюйма.[2]

Макгилл остановился и, поскольку Роландсон ничего не сказал, добавил: – График номер два дает показания пенетрометра, то есть сопротивление снега различным давлениям.

Роландсон внимательно рассматривал схему.

– Это сопротивление измеряется в тоннах на квадратный фут?

– Да, сэр.

– Но график прерывается на середине на всех пяти пробах.

– Да, сэр, это слой инея на поверхности. Гаррисон вмешался:

– Если он не на поверхности, как Вы можете говорить, что это иней на поверхности?

– Он был на поверхности. Когда снежная поверхность холоднее, чем воздух над ней, тогда процесс испарения воды проходит интенсивнее – что-то вроде конденсации наверху бокала с холодным пивом.

В ложе прессы Дэн Эдвардс тяжело вздохнул и облизнул губы.

– В этом случае следует представить, что это происходило ясной безоблачной ночью, когда была возможна значительная радиация. Тогда иней, или наледь, будут образовываться на поверхности, создавая широкие пластинки тонкого льда.

Снова Гаррисон попытался возразить.

– Но этот разрыв в графике, как его назвал профессор Роландсон, отражает то, что было не на поверхности.