The Мечты. Минор для мажора

Ярославцев – идиот. С его изменами и тягой к приключениям. Богдан отдавал себе отчет, что его бы абсолютно не трогала философия Димона, если бы дело не касалось Юльки. Живой, настоящей, лицо которой он ясно видел перед собой, едва проваливался в тревожное забытье. Как сверкали ее глаза, когда она кричала ему про мужа и сына на ферме. Как она льнула к нему, когда он чувствовал ее легкий вес на своих коленях.

Он пытался заснуть, отгоняя подобные образы, думать о которых вовсе не хотелось. Но снова и снова возвращался в сегодняшний вечер. Или уже вчерашний? Подносил к глазам телефон, смотрел на изменившиеся цифры. И теперь уже осмысливал, через что ей пришлось пройти. Одной. Одной, потому что тот, кто должен быть рядом, ни черта не был... Чувствовал, что покрывается липкой холодной испариной от единственной мысли, что что-то могло пойти не так и она…

К черту такие фантазии!

Смирившись с неизбежным, Моджеевский поднялся, принял душ, окончательно избавившись от ошметков надежды уснуть, и устроился в кабинете, где на большом столе медленно обрастала детальками модель Сокола Тысячелетия.

Конструктор подарила ему на Новый год Таня, и они с Реджепом пару раз приезжали в гости – помогать собирать.

- Детский сад – младшая группа, - ворчал Богдан, всматриваясь в талмуд с инструкцией. Что, собственно, подтверждалось его подарком, который он вручил сестре на прошлый Новый год. Тогда, явившись в отчий дом, как снег на голову, он привез Тане – ярой поклоннице Поттерианы – подарочный сундук. Тот самый, с принадлежностями согласно пригласительному письму. Ну или почти. Во всяком случае, шапка, шарф и волшебная палочка среди прочего скарба в нем имелись. Конечно же, с эмблемой Слизерина.

Небо за окном становилось серым, когда Моджеевский с самым серьезным видом рассматривал собранную, наконец, и установленную на опорные стойки первую платформу. Рядом, взирая на фундамент их будущего места обитания, расположились фигурки Хана Соло и Чубаки. Но долго предаваться созерцанию Богдану не довелось. Громко звякнул телефон, сообщая о входящем и-мэйле и начале рабочего дня.

Вот только работать категорически не хотелось. Он потянулся, с удовольствием разминая затекшие за ночь мышцы, и все же заглянул в почту. Письмо было от Ярославцева. Как и обещал, он выслал экономические выкладки, которые Богдан переправил аналитикам. Потом выдал еще несколько заданий разным отделам. Пусть поработают, чтобы не зря свой хлеб есть. А себе, любимому, он объявляет самый настоящий выходной!

Моджеевский весело усмехнулся и, высыпав на стол разноцветные детали из следующей коробки, принялся сортировать. Но уже через полчаса дрых мертвецким сном. До спальни в мансарде не дошел, завалился на диване в кабинете, успев лишь предусмотрительно отключить телефон.

Выходной так выходной.

Выходной был немилосердно прерван, когда солнце за окном миновало зенит и теперь подсвечивало окна с другой стороны дома, пробираясь по полу к его ногам, а он так и не включил трубку обратно. Не выходил на связь и даже не задумывался над тем, что кому-то может понадобиться его сегодня искать. Но он ошибся. Потому что очень даже понадобилось.

Почти в три часа пополудни тишину его комнат огласил звук звонка. Звонили, к сожалению, в дверь.

Проснувшись, Богдан лениво зевнул, послал незваного гостя к черту и повернулся на другой бок с явным намерением продолжить свой сон. Однако воплотить свое намерение в жизнь ему не удалось – его сегодня явно намеревались достать. Потому что звонок повторился еще два раза, и с каждым из них – все настойчивее. Пришлось вставать и тащиться к двери. Не взглянув на возмутителя спокойствия, он нажал на кнопку и разблокировал замок калитки.

И еще через мгновение по дорожке сада, окружавшего дом, в котором спокойные и по-зимнему голые, подпирая черными кронами синее январское небо, росли еще дедовы черешни и абрикосы, шла изумительной красоты женщина. Ее распущенные темные волосы уверенно подпрыгивали от каждого шага, а по плитке только и слышалось – цок-цок-цок, издаваемое каблуками брендовых итальянских сапожек. Этот цокот спугнул местного кота Матвея, забредавшего на участок от соседей и облюбовавшего крышу веранды моджеевской дачи. Тот драпанул вниз, перепрыгнув на ближайшее дерево, оказавшееся не менее древней, чем черешни с абрикосами, грушей. Потом возмущенно мявкнул, разглядев нарушительницу тишины и покоя, царивших здесь многие годы. Не обнаружив в ней никакой опасности, с деловитым видом прошествовал мимо нее к старому колодцу, под которым находилась миска с водой, и принялся пить.

Женщина, вскинув брови, удивленно прищелкнула языком, глядя на все это завидное землевладение. И решительно открыла дверь веранды, сейчас, правда, обустроенной как зимний сад, чтобы еще через пару минут оказаться внутри дома, прямо напротив Богдана свет-Романовича – лохматого и в мятой футболке. И с некоторым трагизмом в голосе выпалить:

- Господи! Я тебя совершенно потеряла!