The Мечты. Минор для мажора

- Наступит на грабли – получит в морду, - уверенно сказал Богдан, - и то, что он муж сестры жены моего отца, его не спасет.

- Муж кого? Что? – очумела Акаева, воззрившись на Моджеевского. Всю ее грусть – хоть напускную, хоть реальную – как ветром сдуло. Злость тоже. Тут эдакий пазл в голове еще уложи. – Кого сестры?

- Не парься, - искренне расхохотался он. – Лучше свари мне кофе и, прости, я поеду. Устал, как собака.

Алина кивнула, все еще ничего не понимая. Потом поднялась с дивана и молча вышла. Вернулась лишь спустя несколько минут, с чашкой на подносе. Смотрела на него и хмурилась. Молчала. А когда он попробовал губами горячий напиток, попросила:

- Не ссорься с Ярославцевым, хорошо? Я с ним сама разберусь. Взрослая девочка.

- Посмотрим, - неопределенно отозвался он.

Она проглотила и это. И тем не менее, совершенно не представляла, что ей делать. В жизни не чувствовала себя настолько беспомощной. Хотела этого мужчину – не только в том качестве, что сегодня. Хотела как партнера, как спутника жизни, как человека, который после секса не будет сбегать домой, а, усевшись в кресло, притянет ее к себе на колени, обнимет и пообещает наказать всех обидчиков, даже из «семьи». Но как его получить – оставалось для нее загадкой. Может быть, это все не про Моджеевского? А может быть, она слишком торопится.

- Твоей маме понравилась брошь, которую ты мне купил, - зачем-то сказала она и отошла к окну. Там машины ездили. По улицам. Светили желтыми глазами, развеивая ночную темноту. Сейчас в эту темноту уйдет и Богдан.

Им обоим повезло, что Алина не смотрела на него. Слишком много эмоций отразилось на его лице. Не сдержался. От одной мысли, что они с матерью могли обсуждать Юльку, сердце больно ухнуло за грудиной и лицо застыло маской в волнении. Но ничего этого Акаева не видела, и ее хорошенькая головка была избавлена от еще одного назойливого непонимания.

- Она хорошо разбирается в таких вещах, - осторожно заметил Богдан. – Когда вы виделись?

- Утром. Я лицо их новой коллекции. Взяла на всякий случай как реквизит, дизайнер разрешил использовать. А твоя мама и правда в этом понимает. Сразу сказала, что сейчас такое не делают.

- Не делают, - эхом повторил он и неожиданно улыбнулся. Алина, сама не ведая, дала ему повод еще раз явиться к Юльке.

- А может, мне в блондинку покраситься? – хохотнула Акаева, уверенная, что он ни слова не слышал, и повернулась к нему. Застала его улыбку и резко выдохнула.

- С чего вдруг? – спросил Моджеевский, допивая кофе. Отставил чашку на комод, подвернувшийся под руку, и легко поднялся из кресла.

- А вдруг пойдет?

- А вдруг нет? – спросил он, оказавшись близко от нее.

Она привстала на носочки, чтобы их лица стали еще ближе. Приподняла бровь и прошептала:

- И ты перестанешь ездить ко мне на кофе?

Он ничего не ответил. Поцеловал на прощание в губы – крепко, быстро, отстраненно. Мысли его уже мчались в другом направлении.

Так же чуть позже мчался и он по затихающим улицам загород. Домой, где наконец-то закончится сегодняшний день, наполнивший Богдана слишком противоречивыми эмоциями. Перебирал каждое слово, сказанное им и Юлей. Как давно они не разговаривали друг с другом. Словно все это было в прошлой жизни. Если бы еще и не с ними! Может, и надо было давно отпустить, забыть.

А оно никак не забывается.

Как забыть, если тогда, сто лет назад, в той прошлой жизни он так же чувствовал, что Юлька – его Юлька – недоговаривает. Ведь оказался прав, только узнал об этом спустя долгие годы. Случайно, как и не думал никогда узнать.

Это случилось почти четыре зимы назад, когда он впервые после своего переезда в Лондон приехал в Солнечногорск проведать семью на рождественские каникулы – захотелось именно так провести свой отпуск. Побыл у отца, увиделся с матерью. Чуть не был пришиблен Таниным янычаром на новогодней вечеринке. Впрочем, тогда янычар нарисовался даже кстати. Весьма ощутимо перетягивал внимание окружающих на себя. Отец сиял от радости, что все его дети как-то незаметно собрались вокруг него. И даже рыжего турка, которого он знал без году неделю, готов был взять под свое могучее моджеевское крыло.

Шестого они встречали Рождество, что характерно, вместе с турком, приволокшим кутью по рецепту своей славянской бабушки. А седьмого вечером Богдан уже должен был улетать в стольный Лондон-град.

Вот тогда его Таня и выкрала, пока Реджеп отвлекал внимание отца на себя.

Богдан, накинув на плечи куртку, выперся на террасу, курить. А сестра выпорхнула следом, на ходу запахивая на себе пальто.

- Выброси гадость или я начну рассказывать, какого цвета легкие у курильщика к сорока годам, – потребовала она, широко ему улыбаясь, и было ясно, что шутит.

- А давай ты будешь своего Реджепа воспитывать, - рассмеялся в ответ он. – Зачем выскочила? Холодно.

- А за вами за всеми глаз да глаз нужен. И ты мне обещал разговор, помнишь?

- Не ворчи, как древняя старушенция.

- Помоложе некоторых буду, - отмахнулась Таня. – Ты когда еще прилетишь?