The Man of Property — Собственник

Soames was not in, he had gone down to Somerset House; Bustard was buried up to the hilt in papers and that inaccessible apartment, where he was judiciously placed, in order that he might do as much work as possible; but James was in the front office, biting a finger, and lugubriously turning over the pleadings in Forsyte v.	Сомса не было, он уехал в Сомсрсет-Хаус [13]; Бастард зарылся с головой в груды бумаг в том малодоступном помещении, которое ему отвели, чтобы выжать из него как можно больше работы; но Джемс сидел в приемной и покусывал ногти, с мрачным видом перелистывая дело
Bosinney.	«Форсайт против Боснии».
This sound lawyer had only a sort of luxurious dread of the 'nice point,' enough to set up a pleasurable feeling of fuss; for his good practical sense told him that if he himself were on the Bench he would not pay much attention to it.	Этот рассудительный адвокат позволил себе в виде роскоши некоторое беспокойство в мыслях по поводу «щекотливого пункта», но такое беспокойство вызывало у него только приятное оживление, потому что здравый смысл говорил ему, что на месте судьи он не обратил бы внимания на этот пункт.
But he was afraid that this Bosinney would go bankrupt and Soames would have to find the money after all, and costs into the bargain.	Однако Джемс боялся, что Боснии будет объявлен несостоятельным должником и Сомсу все равно придется оплатить отделку дома плюс судебные издержки.
And behind this tangible dread there was always that intangible trouble, lurking in the background, intricate, dim, scandalous, like a bad dream, and of which this action was but an outward and visible sign.	А позади этой осязаемой причины для опасений стояла неуловимая тревога; она маячила где-то далеко — смутная, грозящая скандалом, путаная, как дурной сон, и тяжба была только внешним, видимым выражением ее.
He raised his head as old Jolyon came in, and muttered:	Джемс поднял голову навстречу старому Джолиону и пробормотал:
"How are you, Jolyon?	— Здравствуй, Джолион!
Haven't seen you for an age.	Давно не виделись.
You've been to Switzerland, they tell me.	Я слышал, ты был в Швейцарии?
This young Bosinney, he's got himself into a mess.	Этот юнец Босини окончательно запутался.
I knew how it would be!"	Я знал, к чему все это идет!
He held out the papers, regarding his elder brother with nervous gloom.	Он протянул старшему брату бумаги, поглядывая на него с сумрачным беспокойством.
Old Jolyon read them in silence, and while he read them James looked at the floor, biting his fingers the while.	Старый Джолион молча читал дело, а Джемс смотрел себе под ноги, покусывая ногти.
Old Jolyon pitched them down at last, and they fell with a thump amongst a mass of affidavits in 're Buncombe, deceased,' one of the many branches of that parent and profitable tree,	Наконец старый Джолион бросил бумаги на стол; они упали с мягким шелестом на груды показаний «по делу покойного Банкома» — одной из бесчисленных ветвей разросшегося плодоносного древа тяжбы
'Fryer v. Forsyte.'	«Фрайер против Форсайта».
"I don't know what Soames is about," he said, "to make a fuss over a few hundred pounds.	— Не понимаю, — сказал он, — зачем Сомсу понадобилось поднимать такую возню из-за нескольких сотен фунтов?
I thought he was a man of property."	Я думал, что он состоятельный человек.
James' long upper lip twitched angrily; he could not bear his son to be attacked in such a spot.	Верхняя губа Джемса сердито дрогнула: он не выносил, когда сына уязвляли именно в этом.
"It's not the money," he began, but meeting his brother's glance, direct, shrewd, judicial, he stopped.	— Дело не в деньгах, — начал он, но, встретив взгляд брата — прямой, суровый, критический, — запнулся.
There was a silence.	Наступила тишина.
"I've come in for my Will," said old Jolyon at last, tugging at his moustache.	— Я пришел относительно завещания, — сказал наконец старый Джолион, теребя кончики усов.
James' curiosity was roused at once.	Джемс сразу же заинтересовался.
Perhaps nothing in this life was more stimulating to him than a Will; it was the supreme deal with property, the final inventory of a man's belongings, the last word on what he was worth.	Кажется, ничто другое не могло так расшевелить его, как вопрос о завещании: завещание есть величайший акт, конечная опись имущества, последнее слово, определяющее цену человеку.
He sounded the bell.	Он позвонил.
"Bring in Mr. Jolyon's Will," he said to an anxious, dark-haired clerk.	— Принесите завещание мистера Джолиона, — сказал Джемс испуганному черноволосому клерку.
"You going to make some alterations?"	— Хочешь изменить что-нибудь?
And through his mind there flashed the thought:	И в голове у него пронеслась мысль:
'Now, am I worth as much as he?'	«Ну, кто же из вас богаче?»
Old Jolyon put the Will in his breast pocket, and James twisted his long legs regretfully.	Старый Джолион положил завещание в боковой карман, и Джемс с огорченным видом завозил под столом ногами.
"You've made some nice purchases lately, they tell me," he said.	— Г оворят, ты сделал хорошие покупки за последнее время, — сказал он.
"I don't know where you get your information from," answered old Jolyon sharply.	— Не знаю, откуда у тебя такие сведения, — резко ответил старый Джолион.
"When's this action coming on?	— Когда суд?
Next month?	Через месяц?
I can't tell what you've got in your minds.	Не понимаю, зачем вы это затеваете!
You must manage your own affairs; but if you take my advice, you'll settle it out of Court.	Дело ваше, конечно, но я бы советовал не доводить до суда.
Good-bye!"	Всего хорошего!
With a cold handshake he was gone.	Холодно пожав Джемсу руку, он вышел.
James, his fixed grey-blue eye corkscrewing round some secret anxious image, began again to bite his finger.	Джемс уставился в одну точку, словно впиваясь своими серо-голубыми глазами в чей-то смутный, тревожащий облик, и снова принялся грызть ногти.
Old Jolyon took his Will to the offices of the New Colliery Company, and sat down in the empty Board Room to read it through.	Старый Джолион зашел в контору «Новой угольной» и, усевшись в пустом зале, перечел свое завещание.
He answered 'Down-by-the-starn' Hemmings so tartly when the latter, seeing his Chairman seated there, entered with the new Superintendent's first report, that the Secretary withdrew with regretful dignity; and sending for the transfer clerk, blew him up till the poor youth knew not where to look.	Он так сердито огрызнулся на Хэммингса — Похоронное Бюро, который увидел своего председателя и решил показать ему первый отчёт нового управляющего, что секретарь удалился с видом оскорблённого достоинства и, послав за клерком, в свою очередь, так отчитал его, что бедняга не знал куда деваться.
It was not-by George-as he (Down-by-the-starn) would have him know, for a whippersnapper of a young fellow like him, to come down to that office, and think that he was God Almighty. He (Down-by-the-starn) had been head of that office for more years than a boy like him could count, and if he thought that when he had finished all his work, he could sit there doing nothing, he did not know him, Hemmings (Down-by-the-starn), and so forth.	Он (Похоронное Бюро) не позволит — чёрт возьми! — всякому зазнавшемуся мальчишке корчить из себя бог знает кого. Он (Похоронное Бюро) работает здесь столько лет, что этому юнцу и не сосчитать, пусть и не думает, что можно сидеть сложа руки, если работа кончена! Плохо он его (Хэммингса — Похоронное Бюро) знает! И так далее в том же духе.
On the other side of the green baize door old Jolyon sat at the long, mahogany-and-leather board table, his thick, loose-jointed, tortoiseshell eye-glasses perched on the bridge of his nose, his gold pencil moving down the clauses of his Will.	По другую сторону двери, обитой зелёным сукном, за длинным столом красного дерева, крытым кожей, сидел старый Джолион; на носу у него были очки в толстой черепаховой оправе, золотым карандашом он водил по пунктам завещания.
It was a simple affair, for there were none of those vexatious little legacies and donations to charities, which fritter away a man's possessions, and damage the majestic effect of that little paragraph in the morning papers accorded to Forsytes who die with a hundred thousand pounds. A simple affair. Just a bequest to his son of twenty thousand, and 'as to the residue of my property of whatsoever kind whether realty or personalty, or partaking of the nature of either-upon trust to pay the proceeds rents annual produce dividends or interest thereof and thereon to my said grand-daughter June Forsyte or her assigns during her life to be for her sole use and benefit and without, etc… and from and after her death or decease upon trust to convey assign transfer or make over the said last-mentioned lands hereditaments premises trust moneys stocks funds investments and securities or such as shall then stand for and represent the same unto such person or persons whether one or more for such intents purposes and uses and generally in such manner way and form in all respects as the said June Forsyte notwithstanding coverture shall by her last Will and Testament or any writing or writings in the nature of a Will testament or testamentary disposition to be by her duly made signed and published direct appoint or make over give and dispose of the same And in default etc…. Provided always…' and so on, in seven folios of brief and simple phraseology.	Дело простое. Сыну завещается двадцать тысяч, а «всё моё остальное имущество — в чём бы оно не заключалось, в движимости или же недвижимости, — соблюдая выплату доходов, ренты, ежегодных дивидендов и процентных отчислений с такового, передать вышеупомянутой внучке моей Джун Форсайт (или тем, кого она укажет) в полное пожизненное пользование и распоряжение без… и пр…; в случае же её смерти завещаю передать или перевести вышеупомянутые земельные участки, постройки, денежные суммы, ценные бумаги, векселя и прочее, что подходит под вышеуказанные пункты, — лицу или лицам, одному или нескольким, для пользования и распоряжения таким образом (и без всяких ограничений) каким вышеупомянутая Джун Форсайт, независимо от того, выйдет ли она замуж, найдёт нужным распорядиться или непосредственно укажет в своём последнем волеизъявлении, или завещании, или в письменном распоряжении, или распоряжениях, имеющих характер завещания или завещательного распоряжения, ею законным образом подписанных и опубликованных. В случае же… и пр… При непременном условии…» и так далее — семь больших листов, написанных кратким и простым слогом.
The Will had been drawn by James in his palmy days.	Завещание составил Джемс в дни своего расцвета.
He had foreseen almost every contingency.	Он предусмотрел чуть ли не все случайности, какие только могли возникнуть.
Old Jolyon sat a long time reading this Will; at last he took half a sheet of paper from the rack, and made a prolonged pencil note; then buttoning up the Will, he caused a cab to be called and drove to the offices of Paramor and Herring, in Lincoln's Inn Fields.	Старый Джолион долго просматривал завещание; наконец взял из стопки пол-листа бумаги и набросал карандашом длинную записку; затем спрятал завещание в боковой карман и, велев позвать кэб, поехал в контору Хэрнига и Парамора в Линкольнс-Инн-Филдс.
Jack Herring was dead, but his nephew was still in the firm, and old Jolyon was closeted with him for half an hour.	Джек Хэринг давно умер, но в конторе работал его племянник, и старый Джолион полчаса пробыл с ним наедине.
He had kept the hansom, and on coming out, gave the driver the address-3, Wistaria Avenue.	Кэб дожидался его у подъезда, и, выйдя из конторы, старый Джолион дал кэбмену адрес — Вистария-авеню, 3.
He felt a strange, slow satisfaction, as though he had scored a victory over James and the man of property.	Он испытывал какое-то странное, тихое удовлетворение, словно ему удалось одержать победу над Джемсом и «собственником».
They should not poke their noses into his affairs any more; he had just cancelled their trusteeships of his Will; he would take the whole of his business out of their hands, and put it into the hands of young Herring, and he would move the business of his Companies too.	Теперь они уже не станут совать нос куда их не просят; он только что взял от них свое завещание; он передаст все свои дела молодому Хэрингу и дела компаний поручит ему тоже.
If that young Soames were such a man of property, he would never miss a thousand a year or so; and under his great white moustache old Jolyon grimly smiled.	Если этот Сомс действительно такой богач, он не заметит отсутствия тысячи фунтов в год, и под седыми усами старого Джолиона появилась хмурая улыбка.
He felt that what he was doing was in the nature of retributive justice, richly deserved.	Он чувствовал, что поступок его восстанавливает справедливость, воздающую каждому по заслугам.
Slowly, surely, with the secret inner process that works the destruction of an old tree, the poison of the wounds to his happiness, his will, his pride, had corroded the comely edifice of his philosophy.	Медленно, но верно, как скрытый от глаз процесс разрушения старого дерева, боль от ран, нанесенных счастью, воле, гордости, подтачивала стройное здание его мировоззрения.
Life had worn him down on one side, till, like that family of which he was the head, he had lost balance.	Жизнь гнула его набок до тех пор, пока старый Джолион не потерял устойчивости, как и та семья, главой которой он был.
To him, borne northwards towards his son's house, the thought of the new disposition of property, which he had just set in motion, appeared vaguely in the light of a stroke of punishment, levelled at that family and that Society, of which James and his son seemed to him the representatives.	В то время как лошади везли его к дому сына, перемена последней воли, только что приведенная в исполнение, смутно представлялась ему в виде кары, обрушившейся на ту семью и на то общество, представителями которых он считал Джемса и его сына.
He had made a restitution to young Jolyon, and restitution to young Jolyon satisfied his secret craving for revenge-revenge against Time, sorrow, and interference, against all that incalculable sum of disapproval that had been bestowed by the world for fifteen years on his only son.	Он восстановил молодого Джолиона в правах на наследство, и этот поступок утолил его тайную жажду отмщения — отмщения Времени, горестям, вмешательству посторонних людей и тому презрению, которым в течение пятнадцати лет они награждали его единственного сына.