Однако война стала для Лоуренса еще и освобождением. Сорокашестилетний, женатый, с двумя маленькими детьми, он всю жизнь жил в тени других людей: своего отца Элли, который сорвал его карьеру юриста, привез его в Шанхай, а затем отправил в Гонконг управлять своими компаниями; и Виктора Сассуна, который возвышался над деловым миром Шанхая со своим богатством, связями и вечеринками. Теперь, после войны, Элли была мертва. Виктор уменьшился в размерах, не смог продать свою шанхайскую недвижимость и был озлоблен тем, что Китай и история обернулись против него.
У Лоуренса все еще были активы. Благодаря предусмотрительности своего отца он владел контрольным пакетом акций компании China Light and Power, крупнейшей электротехнической компании в Коулуне. Японцы не разграбили банки Гонконга, поэтому гонконгские деньги Кадори были в безопасности. Лоуренс героически защищал Гонконг. Теперь он понял, что его семья ошибалась насчет Шанхая. Они, как и другие иностранцы, были слепы к неравенству, к наступлению японцев, к росту коммунистов, к тому, что все это может быть отнято. Если они собирались сделать так, чтобы Гонконг заработал, Лоуренс должен был отличаться от своего отца, от Виктора Сассуна, от того, каким он сам был в Шанхае.
Виктор был образцом успеха в Шанхае - наглый и эпатажный дилер. В молодости Лоуренс тоже наслаждался такой жизнью: устраивал вечеринки в Мраморном зале, посещал ночные клубы, катался на лошадях. Его семья получила огромную прибыль от колониализма. В те дни в Шанхае для большинства иностранцев китайцы не имели значения. Важен был успех. Теперь ситуация была иной. Китай больше не был в прострации. По ту сторону границы возник новый, единый коммунистический Китай, который мог послать войска и захватить Гонконг, когда пожелает. Британская империя отступала. Будущее было неопределенным. Чтобы остаться в Гонконге, рядом с Китаем, нужно было проявить стойкость. Виктор бежал. Кадури тоже отступили, их величественный особняк Мраморный зал захватила женщина, мадам Сунь Ятсен, которую они когда-то считали своим союзником. Тяжелое положение еврейских беженцев - многие из которых сейчас жили во временном общежитии в бальном зале отеля "Пенинсула", готовясь к отплытию в Палестину или Австралию, - и его собственное заключение напомнили Лоуренсу, насколько уязвима его семья.
Если у него была хоть какая-то надежда восстановить семейное состояние и однажды, вернувшись в Шанхай, Лоуренс понял, что должен действовать по-другому - более сдержанно, не забывая о политике, которая едва не разрушила его семью. В Шанхае Лоуренс жил с отцом и братом в особняке с сорока двумя слугами. Здесь, в Гонконге, он упустил шанс построить особняк на Пике и вместо этого переехал в скромный дом в Коулуне - правда, в окружении домов и многоквартирных зданий, которыми он также владел. Шанхайские излишества он приберег для семейного загородного дома, спрятанного от посторонних глаз на отдаленных Новых территориях, - дома настолько большого, что, когда его посетил сын друга семьи, он воскликнул: "Что это - отель?"
"Если мы будем сидеть и переживать, то не только не добьемся прогресса, но и все станет еще хуже", - писал Лоуренс в письме к Горацию в середине 1946 года после нескольких месяцев пребывания в Гонконге. "Если мы будем идти вперед с оптимизмом и верой в то, что Гонконг ждет великое будущее, мы можем ошибиться и проиграть; но, с другой стороны, если мы окажемся правы, а я думаю, что шансы на то, что мы окажемся правы, то мы восстановим наши потери и добьемся прогресса". Для двух сыновей Элли Кадури Гонконг, по словам Лоуренса, "может стать еще одним Шанхаем".
После перелета в Гонконг на самолете Королевских ВВС Великобритании Лоуренс поселился в номере 444 семейного отеля Peninsula. В канун Рождества 1945 года он сел за письменный стол в своем номере и написал докладную записку британским колониальным властям с предложениями по восстановлению Гонконга, начиная с того, как перестроить налоговую систему. Он вспомнил, как боролся со скукой в лагерях для интернированных во время войны, разрабатывая планы послевоенного Гонконга вместе с группой заключенных колониальных чиновников и бизнесменов. "Во время интернирования я подготовил меморандум на эту тему, но, к сожалению, возникли обстоятельства, из-за которых его пришлось уничтожить", - сухо писал он.