Я открыла дверь под оглушающий смех Люцифера, застав на пороге девушку с тележкой. При виде меня сотрудница отеля смутилась, густо заливаясь краской. А вот я совсем не почувствовала дискомфорта, почти паря над землей от счастья, будто за спиной выросли два огромных крыла.
Из воспоминаний маньяка.
В этом городе никто не закрывает двери, никогда. До сих пор. Сборище кретинов.
Проскальзываю через черный ход, бесшумно передвигаясь по дому, погруженному в сумрак. Ее спальня все годы неизменно на втором этаже, я помню эту комнату досконально.
В доме затхлый и спертый воздух, здесь давно не проветривали, да и куча бестолкового барахла не прибавляет порядка. Обстановка привычна — здесь мало, что изменилось. Чувствую себя как дома.
Тихо ступая по коридору второго этажа, замечаю приоткрытую дверь в комнату миссис Эванс. Не удержавшись, заглядываю.
Она лежит в кровати, шаря обезумевшими глазами по потолку. Женщина несколько лет как поехала крышей и не представляет для меня угрозы. Уверен. Ее мать замечает меня, молча хлопает глазами с тупым выражением лица. Тонкие губы обнажают ее зубы, рисуя нездоровую, скалящуюся улыбку на лице.
— Ты пришел в гости к Валери? — скрипит она старушечьим голосом.
Я не отвечаю, нажимаю на ручку двери, опасно скрипнувшую в полнейшей тишине, и закрываю дверь.
В спальне горит тусклый свет, ночник скорее всего. Они всегда готовы к моему приходу, будто знают о нем и о том, как прекрасны в полутьме.
Она стоит спиной ко входу, на ней только полотенце, обернутое вокруг тела после душа. Она копошится в ящике с бельем, напевая себе под нос. Я достаю из кармана заранее приготовленную ленту — первый элемент нашей встречи, мой маленький подарок для каждой.
Она меня почувствовала. Инстинкты всегда работают безупречно, но людям так нравится считать себя выше животных с их примитивными способами выживания. Они отгоняют от себя любые тревожные мысли, не доверяя им, кричащим об опасности рядом.
Она оборачивается, испуганно прихватывая рукой полотенце.
— Что ты здесь делаешь? — растерянно спрашивает она.
Молчу, продолжая свое наступление. И тогда она замечает в моей руке ленту. Изо рта девушки вырывается отчаянный вздох, когда она осознает, кто я такой.
Она пытается сбежать, срываясь с места в сторону ванной. Бесполезно. Я настигаю свою добычу в несколько быстрых прыжков, попутно накручивая ленту на кулаки. Удавка ложится на шею. Полотенце падает к ее ногам тяжелым, мокрым комом.
Она хрипит и хватается трясущимися пальцами за шею, намереваясь отодвинуть ленту, уже впившуюся в кожу.
Блять, какое же наслаждение: слышать их прерывистое дыхание, ощущать предсмертную агонию, вбирать в себя жизнь, покидающую тело, бьющееся в предсмертных конвульсиях.
Она лупит ногами по полу, пока я тащу ее назад, сильнее натягивая полосу ткани на шее. Только в кино люди умирают за пару минут от удушения. Черта с два! В жизни приходится потратить минут пять, прикладывая столько усилий, что мышцы начинают ныть, а пальцы сводит от напряжения. Я весь взмок, несмотря на легкий комплект одежды, предусмотрительно заготовленный для наших свиданий. Мой парадный костюм.
Наконец-то заткнулась, перестала брыкаться, царапая толстую кожу перчаток ногтями (не должно оставаться никаких следов). Обмякла в моих руках, повиснув на украшении для своей тонкой шеи. Я опустил ее на пол и завязал алую ткань в красивый бант.
— Моя девочка, — любовно шепчу ей, рассматривая застывшее в немом крике лицо.
Достаю заранее приготовленные предметы для нашего совместного вечера.
Первой будет прядь волос. Для коллекции. Парикмахерские ножницы делают ровный срез, шелковистый трофей отправляется в пакет, откуда перекочует в альбом с моими прелестницами.
Теперь нож. Остро заточенное лезвие поблескивает в свете ночника, призывая к действию. Возбуждение накатывает на меня, вызывая волнительную дрожь. Сажусь на нее сверху и наношу первый удар, в блаженстве замирая, как только нож по самую рукоять входит в ее живот. Кровь сочится из раны, тело хранит тепло, она совсем как живая, принимающая меня, готовая к романтическому вечеру. Лезвие легко покидает плоть, окрашенное ее кровью. Сразу проникаю им в нее снова, вхожу в раж, не считая удары. Как хорошо, настоящий экстаз, от которого члену тесно под грубой джинсовой тканью брюк.
Сердце бьется быстро-быстро, как после бега, ускоренное нашим соитием. Мне нужно больше эмоций. Их совсем нет в обычной жизни, пресной и невнятной, лишенной удовольствий. Я не нашел их, как не искал. Ничто не сравнится с кайфом от трепетных свиданий с моими девочками.
На место взбудораженности приходит гнев. Эта сука меня не любила, никто меня не любил, но я накажу ее за такую глупость, она должна знать, как больно мне. Грудную клетку сложнее пробить, важно понимать, под каким углом держать оружие, как войти, раздвинуть мешающие ребра толстым, крепким клинком, добраться до сути. Я опытен в делах сердечных, без особого труда проникая к заветной цели.