Но даже продолжительная жизнь Америки как вечнозеленого и символического Пограничья меняется после нескольких десятилетий относительного экономического спада. Закрытый фронтир - в отличие от закрывающегося фронтира - принесет американцам другой вид воображаемых горизонтов. Четыре отличительных аспекта настоящего обозначают 2020-е годы как поворотный пункт между пограничным футуризмом и культурой сокращения. Первый, и самый важный, - это жесткий предел изменения климата. Изменение климата знаменует собой не только демографический предел границ США (1890) или земной предел евроамериканских исследований и поселений (1912, Южный полюс), но и внезапное и катастрофическое осознание ограниченности пространства. Планетарные пределы доминирующей природы были достигнуты, даже нарушены. Во-вторых, перенос капиталистического динамизма через Тихий океан знаменует собой иное завершение пятисотлетнего цикла вестернизации. Европоцентристская организация внешней политики с викторианской эпохи означает, что американский народ и политические деятели воспринимают азиатскую мощь как угрозу. В-третьих, проект внеземных путешествий и исследований теперь перешел от проекта национального государства к корпоративному и частному предприятию. Теперь не Британия, Америка или Китай расширяют границы, а Virgin Galactic (Великобритания), SpaceX (США), Blue Origin (США), Galactic Energy (Китай), i-Space (Китай) и Link-Space (Китай). Народные инвестиции в экспансивную миссию своей страны (патриотизм времен "Аполлона") кажутся все более и более как пережиток двадцатого века. И наконец, трампистская фантазия об обнесенной стеной Америке знаменует конец открытого фронтира иным, но столь же эпохальным способом (Грандин). Экспансивная граница американского государства - открытая и инкорпорированная, как враждующая многорасовая колония поселенцев в XIX веке и геополитический и технологический джаггернаут в XX - может закрыться для новых людей и нового роста.
Дело не в том, что инновации и динамизм в США умерли. Это далеко не так. Научные и технологические достижения поражают умы сейчас так же, как во времена Белла и Эдисона. Но по мере того как идея бесконечной экспансии США наталкивается на новые реальные и символические пределы, американская культура начинает смотреть скорее назад, чем вперед. Поворотный пункт находится здесь. Америке нужны новые истории, а не бесконечные панихиды по утраченной национальной славе. Судьба Америки как последней великой державы была мощной исторической идеей, которая лежала в основе культуры времен холодной войны. Теперь это угасающая фантазия.
В эпоху Буша II ностальгия по сверхдержаве усилилась, как и неоимперский призыв к оружию. 11 сентября усилило агрессивную защиту могущества США, а крах 2008 года обострил тревожную защиту элитного американского богатства. Главный герой романа Мохсина Хамида "Неохотный весельчак" (The Reluctant Fun-damentalist, 2007) запечатлел ускорение утраченного величия в Нью-Йорке после 2001 года:
Я всегда считал Америку страной, устремленной вперед; впервые меня поразила ее решимость оглянуться назад. Жизнь в Нью-Йорке вдруг стала похожа на жизнь в фильме о Второй мировой войне; я, иностранец, обнаружил, что смотрю на декорации, которые следует смотреть не в техническом цвете, а в зернистом черно-белом. Чего так жаждали ваши бедные соотечественники, мне было неясно - времени беспрекословного господства? безопасности? моральной уверенности? Я не знал, но то, что они спешно надевают костюмы другой эпохи, было очевидно.
Хамид показывает нам американцев XXI века, с тоской оглядывающихся на уверенность двадцатого века - власть, богатство, превосходство. Этот взгляд назад повторяет наименее продуктивные элементы британского упадка.
В романе Хамида отражено положение граждан, отчужденных от будущего коллективной ностальгией. Стремление к моральной уверенности также отдалило американцев от национального прошлого. Оно побуждает их смотреть на историю как на святыню национальной добродетели. Но американская история была местом кровавой борьбы и нестабильности, а также значительного социального прогресса.